Звук был тихий, едва различимый, но обострившийся слух Григория тут же его уловил. Он развернулся ровно в тот момент, когда начала медленно приоткрываться входная дверь. В таких вот критических ситуациях чуйка срабатывала сама по себе, спасала его не единожды – что на воле, что на нарах. Сработала она и сейчас, кинула тело вперед, за котел, прижала к ледяному металлу. Григорий даже дышать перестал. И лишь сердце билось, кажется, слишком громко.
Тот, кто вошел в башню, двигался тихо и осторожно, но все же не так бесшумно, как Григорий. Шаг, еще шаг, остановка, задумчивое сопение. А потом еще один шаг и тихий скрип железного люка. Кто же там такой любопытный? Куда сунется?!
Сунулся прямо в люк к мертвым девочкам. Знал, что они там, или сюрприз будет? Получалось, что сюрприз, потому что в тишине вдруг послышался не то вздох, не то стон, что-то загремело. Видать, непрошеный гость испугался, отшатнулся и зацепился ногой за трубу. Если испугался и отшатнулся, значит, это не тот, кто девочек в котел засунул. Значит, залетный кто-то. Самое время посмотреть.
Григорий осторожно выглянул из-за котла и мысленно чертыхнулся. Перед открытым люком, безвольно повесил руки вдоль туловища, стоял Сева. Это как же? Выследил его? Или сам, по собственной инициативе решил башню обследовать?
Он бы, наверное, не стал выходить, дождался бы, когда парень уйдет, если бы не еще один новый звук. Несколько звуков. Это тихо поскрипывал снег под чьими-то шагами. К башне приближались люди. Или не-люди… Действовать нужно было быстро, времени оставалось чуть. Поэтому Григорий вынырнул из своего укрытия, одной рукой обхватил Севу за шею, второй зажал рот, поволок в дальний угол, за котел. Пока волок, успел шепнуть упирающемуся, барахтающемуся дуралею:
– Тихо, Сева, это я. Идет сюда кто-то. Не рыпайся.
Перестал рыпаться. Умный парнишка. Хоть и без меры любопытный.
– Молчи, – сказал Григорий уже едва различимо. – Молчи. Может и пронесет. – А руку убрал. На свой страх и риск убрал, понадеялся на Севино благоразумие.
Парень кивнул, прижался спиной к холодному металлу котла, точно так же, как он сам всего пару минут назад. Дышал сипло и часто. Хоть бы не услышали!
– Тихо, не сопи, – успел шепнуть Григорий до того, как дверь в башню снова открылась, и лишь потом подумал, что незапертая дверь – это очень большая проблема.
– Я не вижу повода для беспокойства! – Голос был резкий, очевидно, женский. Неужто, немецкая ведьма пожаловала? А с кем это она разговаривает?
– Ирма, ты снова забыла запереть дверь. – Во втором голосе послышалось раздражение. Этот голос принадлежал фон Клейсту. Тут уж точно никакого сомнения.
– А какая разница? Мальчишки тут больше нет.
Григорий перестал дышать, понял, про какого мальчишку они говорят, полностью превратился в слух.
– Все равно это непозволительно. Ты ведешь себя легкомысленно, Ирма! – Раздражения в голосе фон Клейста становилось все больше. – Прошлый раз он чуть не сбежал.
– Он сидел на цепи, Отто! Как бы он, по-твоему, сбежал?
Эти двое говорили слишком быстро. Григорий боялся, что может что-то пропустить или не понять. Поэтому старался запомнить каждое сказанное слово. Память у него была отменная и не раз его выручала в иные времена. Но проклятый немецкий язык – вдруг что-то окажется непонятным, будет упущено…
– Все равно это верх легкомыслия! Ты теряешь хватку, Ирма. Ты тратишь наши ресурсы слишком быстро.
– Это все потому, что ты, дорогой братец, слишком долго держал меня на голодном пайке. – В голосе старухи послышались визгливые нотки. – Посмотри на себя, а потом посмотри на меня. На кого я похожа? А ведь мы с тобой из двойни, Отто! Так почему же, скажи на милость, мне нельзя поступать так, как тебе?
– Вот поэтому, дорогая сестрица. Потому что ты теряешь контроль и становишься слишком неосторожной. – Фон Клейст, в отличие от старухи, говорил тихо и спокойно.
– Чего нам бояться, Отто? Чего таким, как мы, бояться в этой дикой стране? Про какие ресурсы ты говоришь? Ты не видишь, не чувствуешь, что ресурсы тут практически безграничны? Одной местной девчонкой больше, одной меньше. Кто станет их искать?
– А если станут? Ирма, не заставляй меня думать, что в том, что случилось, есть и твоя вина.
– А ты уже так думаешь, Отто? – Голос старухи упал до вкрадчивого шепота. – Кто поддерживал вас все эти годы? Кто жертвовал всем ради вас? А, братец?! Дряхлеющая, старая, уродливая… всегда на вторых ролях, всегда на побегушках у своего блистательного братца. И этот страх, эта вечная осторожность… Ты жил полной жизнью Отто, в то время как я начала жить только сейчас.
Рядом завозился Сева, и Григорий предупреждающе сжал его плечо – тихо, малец, не шурши, дай дослушать!
– В том, что ты творишь, нет жизненной необходимости, Ирма. Это распущенность.
– Распущенность! – старуха хохотнула. – Кто бы говорил про распущенность! Хочешь, я посчитаю все твои игрушки, Отто? Перечислю всех, кого ты переварил?
Наверное, это было какое-то другое словно, просто Григорий неправильно перевел. Нужно будет спросить у тети Оли.
– Не нужно, Ирма. У меня хорошая память.
– Разумеется, у тебя хорошая память. Ведь тебе не приходилось питаться объедками с чужого стола. И на цепи тебе сидеть тоже не доводилось!
– Ирма, прекрати! – все-таки фон Клейст сорвался на крик. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что это вынужденная мера. Мы вдвоем с тобой так решили.
– Это ты решил, а у меня не осталось выбора, Отто. Ни у кого из нас не было выбора там. Но здесь! Это место с неограниченными возможностями, и я не намерена больше терпеть. Я не стану себя ограничивать ни в чем. Так и знай! – Она замолчала, а потом, снова перейдя на шепот, спросила: – Ты ведь тоже чувствуешь силу этого места? Можешь не отвечать, я вижу. Вспомни, когда в Германии ты в последний раз снимал на людях перчатки? А сейчас снимаешь и даже не замечаешь этого. И моя кожа… Отто, мне уже почти не страшно встречаться со своим отражением. Мне хочется жить, заниматься домом, общаться.
– С той русской? Очередная твоя игрушка, Ирма? Я еще могу понять, когда тебя интересовали девочки, но она… Какой с нее толк?
– Она необычная. Разве ты не заметил? Ты пытался ее прочесть? Знаю, что пытался, и у тебя не получилось, но ты был слишком занят, чтобы придать этому хоть какое-то значение. А мне стало любопытно. Я всегда любила ребусы, в этом моя суть. Эта женщина – шкатулка с секретом. Мне интересно с ней. – В голосе старухи послышались какие-то странные, мечтательные нотки. – Можно сказать, что она мне нравится.
– Нравится настолько, что ты решила поселить ее в нашем доме?
– Опасных людей лучше держать поблизости, Отто.
– А ты думаешь, она опасна? Я не раз встречал людей, которые умели закрываться. Не нарочно, чисто интуитивно. В этом нет ничего особенного, таких людей немало. Вспомни нашего камердинера.
