В руках у нянюшки кубок. И Дмитрий принимает его послушно, как маленький мальчик. Одной рукой берет кубок, а второй сжимает ладонь Габи. Это хорошо. Ей спокойнее, когда он рядом, когда его рука… Туман перестает урчать и накрывает с головой, как пуховое одеяло, не позволяя додумать мысль до конца.
* * *
Таню разбудил звук. Странный, невыносимый, вышибающий из головы все мысли, а из тела душу, вымораживающий. Она открыла глаза, затаила дыхание, прислушиваясь. Нет, не звук, но что-то близкое, что-то, что воспринимается не ухом, а костями, словно, вибрация… И от вибрации этой больно, но, кажется, к ней можно привыкнуть. А еще нужно понять, что это, откуда?
В темноте на соседней кровати завозились, Таня едва не вскрикнула от неожиданности, но почти мгновенно поняла, что это Настя – странная, равнодушно-спокойная девочка, которая за весь прошедший день не перекинулась с ней и парой фраз. Впрочем, о чем она? С ней не разговаривали. Ее игнорировали. Все! Все до единого!
А Настя уже вставала с кровати. В белом потоке льющегося из окна лунного света ее фигура казалась черной, словно вырезанной из картона. И двигалась она, будто была сделана из картона – какими-то неуклюжими рывками. Она не оделась. Она даже не обулась! Как была, в ночной сорочке и босая, направилась к двери. Может, в туалет? Здесь, в домике для прислуги, когда-то имелись туалетная и ванная комнаты, но сейчас они были завалены всяким хламом. Да, наверное, так и есть: Настя вышла во двор по нужде, и Таня зря испугалась. Тем более эта… вибрация прекратилась. А может, ее и не было? Может, примерещилось со сна? Или из-за сотрясения? Потому и голова болит, потому и чудится всякое.
Таня закрыла глаза, попыталась выровнять сбившееся дыхание. Точно – сотрясение. Это больно и неприятно, но в этом нет ничего особенного. Ничего такого, из-за чего сердцу хочется выпрыгнуть из груди. А ведь ему хочется! Словно она не молодая девчонка, а столетняя старушка, дряхлая и беспомощная. И спать хочется. А раз хочется, так и не нужно противиться. Утром рано вставать, Соня сказала, что в половине шестого. Хоть бы немного поспать до рассвета, хоть бы попытаться…
Во второй раз Таню разбудил тихий скрежет дверных петель. Наверное, вернулась с улицы Настя, а это значит, что уснуть Таня не успела, просто задремала на несколько минут. Заскрипели половицы под чьими-то крадущимися шагами. Почему крадущимися, Татьяна не поняла, просто ей так показалось. Сейчас бы уснуть окончательно, проспать до самого утра, но сон как рукой сняло. За вошедшей в комнату тенью Таня следила сквозь занавесь из ресниц. Настя. Точно Настя! А кого она ожидала увидеть посреди ночи? Да кого угодно! Хоть бы даже ту немецкую ведьму, что пыталась рыться у нее в голове! Но это была не ведьма, а Настя. Вот только она не спешила вернуться в теплую постель, замерла посреди комнаты, прямо в проходе между кроватями. Замерла, склонила голову к плечу, будто прислушиваясь к чему-то. Таня тоже прислушалась, но того странного звука, что разбудил ее в первый раз, не услышала. А Настя постояла вот так, в полной неподвижности, еще несколько минут, и направилась к кровати. Только не к своей, а к Сониной. Соня спала крепко, даже со своего места, Таня слышала ее глубокое дыхание. Сонино слышала, а Настино нет…
Сон ушел окончательно, сердце подскочило и затрепыхалось где-то в горле. Было во всем происходящем что-то неправильное, что-то странное. Если не сказать, страшное. Достаточно просмотреть на босые Настины ноги… Босые, перепачканные в земле. Это летом, наверное, можно выйти во двор и босиком, но сейчас конец марта и в лощине еще местами лежит снег. Как же по нему босиком?..
Захотелось Настю окликнуть, но в самый последний момент Таня передумала. Вспомнила вдруг про лунатизм. Может быть, дело как раз в нем? Может, поэтому Настя и во двор выходит босая, и ведет себя так странно, потому что спит, не осознает, что делает? Когда-то еще от бедной Зоси Таня слышала, что лунатиков во время их ночных прогулок ни в коем случае нельзя окликать и тревожить, потому что от внезапного пробуждения они могут очень сильно испугаться и сделаться блаженными. Так говорила Зося – про блаженных. Поэтому Таня окликать Настю не стала, но на кровати села и даже ноги спустила на пол. По ногам тут же потянуло холодом. Кажется, входная дверь так и осталась открыта.
А Настя с каким-то странным не то всхлипом, не то стоном встала на колени перед Сониной кроватью. Теперь Таня отчетливо видела ее черные от земли пятки и выпирающие из-под рубашки острые лопатки. Они, словно крылья, разошлись в стороны, когда Настя подняла вверх болезненно худые руки. Сначала подняла, а потом вцепилась – именно вцепилась! – в край Сониной кровати. О том, что лунатик может во сне навредить сам себе, Зося тоже рассказывала. А как насчет того, что он может навредить кому-то другому? Не нарочно – нечаянно.
Таня встала, поежилась от холода, сделала осторожный шаг, стараясь ступать так, чтобы не скрипнула ни одна половица. Каким-то шестым чувством она знала, куда нужно ступать. Шаг, еще шаг – и вот она уже за спиной у склонившейся над спящей Соней фигурой, и вот она может заглянуть ей через плечо…
Тонкие пальцы, словно белые пауки, шарят по краю матраса, перебираются на одеяло, тянут его вниз, с Сони, которая укрыта одеялом почти с головой. Вот уже видна ее светлая макушка, вот ухо и кончик носа, вот шея и ключица… Таня застыла, завороженно наблюдая за этим медленным и бесшумным скольжением. В чувство ее снова привел то ли вздох, то ли всхлип. Скорее всхлип, или даже причмокивание, по-звериному голодное урчание. Настя всем телом подалась вперед, ее собственная шея, казалось, вытянулась, удлинилась до несвойственных нормальному человеку размеров. Настя тянулась к Соне, словно хотела ее поцеловать. Вот только не поцеловать… Откуда взялась эта странная, страшная даже уверенность, Таня не знала. И что делать, не знала тоже. Поэтому осторожно положила ладонь на Настино плечо.
Настя замерла, а потом развернулась с такой стремительностью, что Таня испуганно отшатнулась, больно ударившись ногой о край кровати. Отшатнулась бы и дальше, если бы было куда отступать, потому что слепыми бельмами глаз на нее смотрела не Настя и, кажется, даже не человек… Это… существо нервно дергало худыми плечами, белые губы его растянулись, словно в попытке улыбнуться, но получилась не улыбка, а оскал. Существо сделало шаг к Тане – маленький неуверенный шажок. От недавней стремительности не осталось и следа. Бледный свет луны коснулся белого, как мел, лица, и Таня поняла сразу две вещи. Во-первых, это все еще Настя, а не жуткое существо. Во-вторых, она в самом деле спит, а глаза у нее такие жуткие, потому что видны только белки. Было еще и третье. Таня не боялась! То есть, сначала испугалась до полусмерти, а вот сейчас не боялась ни капли. Наоборот, ей казалось, что это Настя ее боится. Может быть, в этот самый момент она видела какой-то особенно страшный сон, потому что черты ее лица исказил ужас, рот широко раскрылся, превращаясь в черную дыру. Еще мгновение – и Настя закричит, переполошит всех в доме. Переполошит и напугает.
– Тихо… – Таня сжала холодную руку, которая тянулась к ней. Сжала крепко, обеими ладонями, повторила шепотом: – Все хорошо. Давай спать.
