– Помоги мне, – сказала она шепотом. – Помоги мне, пожалуйста.
* * *
Когда она потеряла их из виду? Обеих: и Танюшку, и Настю. Вот, кажется, Танюшка крутилась поблизости, а потом пропала, сгинула в этом проклятущем тумане. А Настя ушла еще раньше. Позвала ли ее ведьма, или она сама ушла? Сейчас уже не важно, главное, найти обеих. А потом обыскать часовню. У Ольги появился план, неплохой план. Вот только времени на его осуществление оставалось все меньше и меньше. Фрау Ирма следила зорко. И за ней, и за ребятами. Она следила, а фон Клейст развлекал бургомистра со свитой. Сестрицу к развлечениям не допустил. Посчитал недостойной или была какая-то иная причина?
Время тянулось медленно, и Ольга барахталась в нем, как муха в патоке, беспокоясь о внучке и Насте, рассуждая о том, как можно отыскать Митяя. С сыном Григория она уже почти решила. У нее есть Митин нательный крестик. Теперь только и нужно, что подманить одного из псов фон Клейста. Подманить и дать понюхать крестик. Пес приведет ее к тайному ходу. Ольга в этом даже не сомневалась. А там, у скрытой от посторонних глаз двери, она как-нибудь разберется, как-нибудь придумает, как открыть замок. Главное сейчас, найти. Сначала найти, а потом исполнить данное Григорию обещание.
Ох, тяжелая предстоит ночь… Туманная, непроглядная, страшная. И сделать нужно столько всего, что голова кругом. Делать нужно прямо сейчас!
Ольга почти бегом выбежала на крыльцо, осмотрелась. Дом светился огнями, из раскрытых окон на первом этаже доносились звуки фортепьяно. Кто-то из свиты бургомистра музицировал. Кто-то даже пытался подпевать. Там, за окном, жизнь била ключом, а тут, в тумане, она словно бы остановилась. Но Ольга чувствовала это все нарастающее напряжение, чувствовала набирающий силу голос лощины. Ей бы еще немного времени, чтобы понять, разгадать загадку бабы Гарпины до конца. Найти бы проклятый ящик Пандоры, что положит конец всему. Сердце подсказывало, что эта ночь решающая, что именно она разделит жизнь на две половины. Или положит ей конец. Это уж как повезет… И судьбе нет дела до того, что Ольга не готова, что не разгадала загадку и никого не спасла.
Нет, она спасет! С ящиком или без, но вытащит детей из этого упыриного логова. Этой же ночью вытащит. Только бы найти Танюшку!
Она допустила непростительную ошибку: не рассказала внучке все, что узнала сама, не научила пользоваться просыпающейся в ней силой. Да и как научить тому, чего и сам толком не умеешь, что скрыто под тяжелым пологом тайны? Остается уповать лишь на то, что Танюшка сильная, сильнее ее и сильнее вурдалачьей семейки. А пока нужно обыскать часовню.
Ольга подкралась к раскрытому окну, заглянула в комнату. Гостей было четверо. Трое мужчин в военной форме, девица в вечернем платье. На фортепьяно бренчала именно она. А толстый красномордый немец подпевал ей изо всех сил. Фон Клейст был тут же, с гостями. И верные псы лежали у его ног. Плохо. Сейчас их не выманишь, не позовешь. Но хорошо, что фон Клейст занят гостями и не сможет ей помешать. Раз не выходит с псами, она попробует сама. Да, Григорий и Сева обыскали часовню, но они не знали того, что теперь знает она.
Запахнув на груди пальто, Ольга решительно шагнула в туман. Всего несколько шагов, и туман поглотил все вокруг: и окружающий мир, и звуки. Двигаться в нем приходилось наощупь, но удивительным образом Ольга знала, что идет в правильном направлении. И дошла бы, непременно дошла, если бы не этот едва различимый, но острой бритвой полоснувший по нервам звук.
…Обернуться она не успела. Что-то тяжелое опустилось на затылок в тот самый момент, когда пришло понимание, что на аллее она больше не одна. Голове вдруг сделалось нестерпимо больно, а слабый лунный свет померк окончательно, когда Ольга упала на землю, щекой в скользкие, мокрые листья. От земли шла тихая успокаивающая вибрация, словно бы где-то там, в ее недрах, мурлыкала огромная кошка…
– …Коты – твари хорошие, умеют забирать боль, Олька. – Послышался откуда-то издалека сиплый голос бабы Гарпины. – Но сильнее темного пса зверя нет. Не всякий его приручит, Олька. Но ты сильная, в тебе их кровь… Он ее сразу почует, не сомневайся. Только без великой надобности не зови, не пои кровью темную тварь. И про ошейник не забудь.
Она не забудет. Ей бы только вспомнить… Коты – твари хорошие. Умеют забирать боль. Ее боль, кажется, тоже забирают. Вместе с душой…
– Ну что же вы, фрау Хельга? – А этот голос другой – скрипучий, ненавистный. – Куда это вы собрались? Ну-ка, давайте сейчас поиграем с вами в гляделки! Вы уж извините, что приходится так… наскоком. Но по-другому вас не прошибить, а мне очень хочется понять, что у вас в голове. Кто вы такая… Откройте глаза, я сказала!
И костлявые руки с нечеловеческой силой тянут, переворачивают на спину. Груди тяжело, дышать совсем нечем. А потому нечем, что на груди устроилась черная тварь. Когтистая, темноглазая, острозубая. От человека в ней больше ничегошеньки не осталось, повылезло все упыриное.
Не смотреть, не слышать, не показывать…
– Э… не противьтесь, фрау Хельга! Не надо меня злить! – В веки впиваются острые когти, тянут вверх, не позволяя закрыть глаза. – Слишком долго я играла по чужим правилам. Вторая скрипка… пятый ряд у фонтана в кордебалете. А я ведь лучше, умнее и способнее многих из них. И связь… вот эту связь между нами я чую. Дайте-ка посмотрю, кто вы такая на самом деле, фрау Хельга. Будет больно, вы уж простите. Некогда мне деликатничать. Время уходит. Вы ведь тоже чувствуете, как оно ускорилось, да?
Тварь на груди шевелится, устраиваясь поудобнее, черные когти вспарывают кожу, и по щекам катятся капли крови. Тварь принюхивается по-звериному, шипит, но не отступает.
– Значит, не сказки. Значит, вот какие вы – мертворожденные. То, что мертво, умереть не может. Так написано в нашей Черной книге. Я думала, сказка, а оно вот, выходит, как. Покажи мне, мертворожденная, покажи все, что знаешь. Мне интересно.
Она покажет. Силы уже на исходе, но, если собраться, если прислушаться к голосу лощины и попросить, то…
– Смотри, – слова из груди вырываются с остатками воздуха. – Смотри и запоминай!
…И темнота. Черный космос, без звуков, без запахов, без жизни. А она, Габи, невесомая пушинка в этой темноте. Такой был ее способ спрятаться, убежать от мук душевных и мук телесных – уйти в пустоту, чтобы не слышать, не видеть, не чувствовать, не быть…
Муки начались на восьмом месяце беременности. К тому времени Габи уже начало казаться, что она привыкла и смирилась со своим добровольным заточением, но тело не обманешь. И свою лютую, голодную суть не обманешь тоже. Она больше не человек. Она нежить, жаждущая крови, жаждущая чужой жизни, ненавидящая жизнь внутри себя.
А кольцо для цепи очень скоро пригодилось. И кольцо, и сама цепь. Габи сама попросила мужа об этом. Урожденная графиня Бартане на цепи, как бешеная псица! Это ли не насмешка судьбы? Или не насмешка, а наказание? За какие прегрешения, Габи уже и забыла. Но, видать, было прегрешение, раз она здесь, в специально для нее подготовленной темнице, раз сидит на цепи и ненавидит всех вокруг. Даже Дмитрия, даже свою девочку… Но больше всего саму себя. За вот эту свою новую нечеловеческую природу.
