— Конечно же, это Синяя птица, которую ищет каждый из нас, — согласился граф.
— Конечно, ее место в Голубой гостиной, — сказала Дарсия, — но знаете, где я бы хотела ее поместить?
— Я весь внимание, — ответил граф.
— В той комнате, что вы предназначили для своего кабинета. Если повесить ее в самом центре, под зеркалом, у вас всегда будет жить птичья стая.
Граф перевел дыхание и изменившимся голосом произнес:
— Мне даже страшно говорить об этом, но, когда я только увидел эту вещь, именно такая картина предстала в моем воображении.
— Мы мыслим почти одинаково.
— Да, и очень во многом.
Карета остановилась перед домом графа, и Дарсия сказала:
— Спокойной ночи, милорд. Я буду думать о маленькой птичке, поющей вам колыбельную.
— Мне нужно вам кое-что сказать, прежде чем вы уедете, — откликнулся граф, — и я хотел бы, чтобы вы еще раз показали мне, как ее заводить. Если я что-нибудь сломаю, то никогда себе этого не прощу.
— Хорошо, я покажу вам, — сказала Дарсия. Она снова постаралась как можно скорее войти в дом. В гостиной граф осторожно поставил клетку на инкрустированный столик перед окном и отступил, чтобы полюбоваться своим приобретением.
— Ни на минуту не успокоюсь, — сказал он при этом, — пока она не займет свое место в моем кабинете. Там она будет вне досягаемости чужих рук. Представьте себе, что горничная захочет посмотреть на нее поближе и уронит?
— Этим часам более сотни лет, — успокоила его Дарсия. — Вряд ли с ними что-нибудь случится именно сейчас.
— Вы испытываете судьбу, — сказал граф.
Войдя, Дарсия сняла плащ и шифоновую косынку, и теперь пламя свечей в золотых подсвечниках в виде лилий отражалось в ее рыжеватых волосах.
За время их отсутствия газовые лампы слегка потускнели, здесь стало менее ярко и от этого уютнее. Дарсия стояла, озираясь по сторонам, а граф подошел к ней и, глядя ей в глаза, сказал:
— Я хочу поблагодарить вас, Дарсия. Не только за Синюю птицу, но и за все счастье, что вы подарили мне.
Говоря это, он неожиданно обнял ее, властным резким движением притянул к себе и начал целовать жадно, требовательно, с неистовством, которого Дарсия от него не ожидала.
Она понимала, что он зол на леди Каролину. И хотя губы, целовавшие ее, были жесткими и требовательными, они пробудили в ней чувство, которое заставило ее забыть обо всем. Она испытала восторг, охвативший все ее существо, потому что ее целовал мужчина, которого она любила.
Это был первый поцелуй в ее жизни, и она представляла себе, что он должен быть каким-то иным — нежнее и мягче. Она не думала, что поцелуи могут быть столь жаркими, настойчивыми и настолько ошеломляющими.
Граф все крепче прижимал ее к себе, и ей казалось, что их тела слились в одно целое, она могла слышать, как их сердца бьются совсем рядом, а может быть, ее сердце ей уже и не принадлежало. Дарсии казалось, что она стала частью его и больше не может существовать самостоятельно — но именно этого она всегда и желала. Она не имела больше своей воли, а только подчинялась ему, ничего не предлагая, поскольку он сам брал то, что хотел.
Это была любовь, которую она искала, которой жаждала, за которую боролась и строила интриги, чтобы получить ее, но теперь, когда победа была за ней, она оказалась к ней не готова, победа пришла раньше, чем она ожидала.
Неистовая радость, граничащая с чудом, уносила ее в мир, где не исчезало все и был только граф, его руки, губы и его любовь, подобно пламени, сжигавшая их обоих.
Граф поднял голову.
— Я люблю вас, я желаю вас! — сказал он, и голос его был глубоким и низким от страсти.
— И я… люблю… вас!
Дарсия с трудом выдохнула эти слова, вложив в них всю свою душу.
— Вы так красивы! — воскликнул граф. — Вы — моя Венера, вы принадлежите мне, вы — моя святыня, я готов поклоняться вам.
Он снова начал целовать ее, и Дарсия почувствовала, что ни о чем не в состоянии думать, потому что огонь, пылающий в ее сердце, охватил ее всю.
Граф на мгновение выпустил ее из объятий и подвел к дивану. Они сели, потому что ноги отказывались им повиноваться.
— Мы должны что-то придумать, — сказал граф. — В своем поместье я построю для вас дом, и он будет так же прекрасен и совершенен, как клетка, в которой сидит Синяя птица.
— Дом?..
Дарсия хотела задать вопрос, но не смогла ничего произнести.
— А пока мы подыщем какое-нибудь место, где могли бы быть вместе, — продолжал граф. — Ваш коттедж, моя милая, слишком мал, кроме того^ селяне всегда много болтают. Но, похоже, судьба уже выступила на нашей стороне.
Дарсия, положив голову ему на плечо, смотрела на него не отрываясь. В первые мгновения она была настолько ошеломлена его поцелуями, что просто не понимала, о чем он говорит.
— Мой друг, у которого я жил это время, сказал мне, что уезжает в Шотландию, — продолжал граф, — и, если я не останусь в его доме, он планирует его закрыть. Я, естественно, предложил оплачивать все расходы до того, как будет готов мой собственный дом, думаю, это произойдет уже скоро. Он согласился, а это значит, моя дорогая, что мы поселимся там!
Он коснулся губами ее волос.
— Никто не узнает, где вы, а мы строго-настрого распорядимся, чтобы всем отвечали, что нас нет, тем более что чаще всего это будет правда, поскольку мы будем в моем доме, стараясь привести его к тому совершенству, к которому мы оба стремимся.
Губы графа прижались к нежной коже ее лба.
— Представь себе, как это будет прекрасно. Ты будешь все время рядом со мной и никуда не исчезнешь, заставляя меня мучиться неизвестностью, увижу ли тебя снова.
Он приподнял лицо Дарсии и вновь припал к ее губам, настойчиво, требовательно, с той страстью, которая заставляла бешено колотиться ее сердце.
— Я люблю тебя! Я люблю тебя так, как должен был полюбить с первого же взгляда.
Он крепко прижал ее к себе.
— Я все возьму на себя, моя любимая, и не позволю тебе даже на миг пожалеть о случившемся, а если мы и расстанемся, хотя этого не может быть, то клянусь, что у тебя никогда больше не будет причин заниматься каким бы то ни было делом, и ты ни в чем не будешь испытывать нужду.
Дарсия снова попыталась что-то сказать, но прежде чем ей удалось это, граф опять поцеловал ее, и она почувствовала, что в его сердце, как огненная лава, кипит страсть.
Спустя час Дарсия ехала домой, безвольно откинувшись на сиденье, и чувствовала, что не в состоянии думать о том, что случилось.
Когда она осознала, что граф предлагает ей не брак, а свое покровительство, ее это не возмутило, она только недоумевала, как раньше ей не пришло в голову, что она не могла рассчитывать ни на что иное, ведя себя подобным образом.
