Все, что она помнила, была ни на миг не отпускавшая ее тревога за отца, которая росла с каждой милей, и причинявшая ей мучительную боль страстная тоска по графу.
Она знала, что, вызывая ее из Англии, судьба еще раз вмешалась в игру, и именно судьба распорядилась, еще до того, как Дарсия приняла какое-нибудь решение, что она должна уйти из жизни графа навсегда.
«Я никогда больше его не увижу, — печально думала Дарсия, — и никогда не увижу завершенным этот шедевр, его дом».
Она мучилась от сознания, что если она не приедет к нему, он сначала расстроится, потом, возможно, рассердится — а потом скорее всего забудет о ней и только иногда, взглянув на клетку Синей птицы или «Венеру, Меркурия и Купидона» в Голубой гостиной, что-нибудь вспомнит.
Потом у него появится жена, и они будут вместе завтракать в украшенной резными панелями комнате и пользоваться гардеробной рядом с его кабинетом. Дарсия постепенно перестанет быть для него даже мимолетным воспоминанием.
Все в ней тосковало об оставленной там, в Англии, единственной надежде на счастье. Было бы лучше, если бы она никогда не встречала графа. Но прошлого не вернешь, и нельзя перевести стрелки часов назад. Придется научиться жить без него, хотя в тот момент Дарсия не могла себе этого представить.
Возможно, говорила она себе, теперь, после ранения, отец поймет, что нуждается в ней, и разрешит ей остаться с ним.
Дарсия подумала, что он непременно бы разрешил ей остаться, расскажи она ему правду о том, что случилось.
Он, конечно бы, рассердился, но в конце концов понял, что теперь бесполезно строить какие-то планы в отношении ее престижного замужества, поскольку она дала клятву выйти замуж лишь по любви. А Дарсия твердо знала, что никогда не сможет полюбить кого-нибудь так, как полюбила графа. Эта любовь была словно огненными буквами вписана в книгу ее жизни.
После бессонных ночей в душном купе Дарсия выглядела ужасно бледной. Мистер Тернбул сделал все возможное, чтобы путешествие было комфортным, но он не мог изменить погоду. К тому же путь был неблизкий, а они торопились и поэтому ехали без остановок.
И вот они в Риме. Над Вечным городом возвышался купол собора Святого Петра, освещенный солнцем; Тибр катил свои воды. Карета, запряженная великолепными лошадьми — всегдашней гордостью отца, — ждала на вокзале, чтобы поскорее отвезти их на место. Она пронеслась по городу, взлетела на холм и остановилась у виллы Веста.
Ослепительно белая, поражающая своими архитектурными формами, она была, как подумала Дарсия, одним из самых импозантных домовладений отца, разбросанных по всему миру.
Дарсия была здесь около восьми лет назад, и ее тогда еще поразили яркие цветы в саду и контраст белоснежного здания с темной зеленью кипарисов, устремленных в небо, как пики часовых-великанов.
Но сейчас она ни о чем не могла думать, кроме своего отца, и, не дожидаясь, пока карета совсем остановится, выпрыгнула из нее навстречу Бриггсу, который ждал их около входа.
— Что с papa?
Дарсия со страхом задала этот вопрос.
— Он жив, мисс Дарсия, — ответил Бриггс, — и хочет вас видеть.
Оглянувшись, Дарсия увидела, что маркиза идет за ней. По широкой лестнице, ведущей из прохладного холла, Бриггс провел их наверх.
— Что произошло? — спросила Дарсия.
— На него напали, мисс Дарсия. Двое убийц, нанятых одним итальянским аристократом, которому самому не хватило мужества вызвать вашего отца на дуэль.
В ужасе Дарсия вскрикнула.
Она слишком ясно догадывалась, что могло заставить итальянца нанять этих головорезов.
Сколько она себя помнила, всегда находились мужья или любовники, ненавидевшие лорда Роули за его успехи у женщин, которых они считали своими. Он дрался на дуэли по меньшей мере шесть раз. А однажды, Дарсия была тогда еще совсем маленькой, предложил своему противнику сразиться в кулачном бою и победил, хотя и ему немало досталось.
А сейчас — подлый, трусливый удар из-за угла. Отца не мог не возмутить такой неспортивный, недостойный джентльмена способ улаживать споры, даже если бы он не был ранен.
Поднявшись по лестнице, они пошли по открытой галерее. Дарсия спросила:
— Он очень плох?
Бриггс уже подошел к двери, которая, как Дарсия знала, вела в спальню отца, но остановился, и по выражению его глаз она поняла все раньше, чем он заговорил:
— Боюсь, что надежды нет, мисс Дарсия. Он держался только потому, что ждал вас.
Прежде чем Дарсия смогла что-нибудь сказать, Бриггс открыл дверь, и ей пришлось войти в спальню. Маркиза осталась в коридоре.
Жалюзи были опущены, и в комнате царил полумрак. Дарсия подошла к великолепной резной кровати, когда-то украшавшей один из королевских дворцов. При ее приближении монашенка-сиделка, которая ухаживала за отцом, встала и молча удалилась.
— Папа!
Дарсия позвала тихо, почти шепотом, но лорд Роули услышал и повернул голову в ее сторону. Он был очень бледен, но все равно поразительно красив, и в его облике еще оставалось что-то от того повесы Роули, которого женщины считали неотразимым.
— Дар… сия! — еле слышно проговорил лорд. Он раскрыл ладонь, и она вложила руку в его пальцы.
— Дорогой отец, я приехала так быстро, как только могла.
Она наклонилась и поцеловала его. Щека была такая холодная, словно жизнь уже покинула его.
— Я… хотел… видеть тебя, — с большим трудом произнес лорд Роули.
— Я здесь, — сказала Дарсия, — но, papa, пожалуйста, поправляйтесь. Я не могу потерять вас.
— Лучше… умереть теперь, когда жизнь еще… приносит радость… чем стать старым и… никому не нужным.
— Но я хочу, чтобы вы… были со мной! — запротестовала Дарсия. — Если вы… умрете, papa… я останусь совсем одна.
Отец закрыл глаза, но его слабеющая рука продолжала сжимать пальцы Дарсии. Немного передохнув, он смог спросить:
— Ты нашла… кого-нибудь… достойного… твоей любви?
Дарсия вздохнула, борясь с желанием рассказать ему правду о том, что она полюбила и потеряла свою любовь. Но она знала, что это его расстроит, и поэтому сказала только:
— Да, папа. Я люблю одного человека так же сильно, как ты любил маму.
Губы лорда Роули тронула улыбка. Он с усилием произнес:
— Кто… он?
— Граф Керкхэмптон. Ты помнишь его? Он гостил у нас, когда я была маленькой. Я тогда еще прибежала в столовую, чтобы поцеловать вас и пожелать спокойной ночи…
— Отличный… спортсмен. Я рад за тебя… крошка. Такого… мужа… я бы и желал… тебе.
Дарсии захотелось крикнуть, что, хотя она любит графа, ей никогда не удастся выйти за него замуж. Но она промолчала, сказав себе, что отец должен умереть счастливым, а все остальное не имеет значения.
