— И это все, что я могу сделать. Но это бесполезно — его никто не видел. Те, кто служит Повелителям, уходят и приходят, когда пожелают.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Нариман. — Как давно это продолжается? Сколько женщин пережили подобное?
— Так продолжается всегда, — сказал Аль-Джахез. — Так продолжалось в течение всего существования Империи, и до того, как она возникла. И завтра это тоже будет продолжаться.
— Почему это нельзя прекратить?
— Потому что никто не может это прекратить. Один из Императоров пытался. Он послал в Джебал армию, но никто не вернулся.
Она не знала, что ей делать. Она понимала, что все попытки воевать с Повелителями тщетны. Нет, это касалось только ее самой и одного шагуна. Повелители были всего лишь тенями за горизонтом, слишком призрачными, чтобы на что-то влиять.
— Этот человек забрал моего сына. Я не признаю его притязаний. Он силой заставил меня лечь под него.
— Нариман? — в замешательстве проговорил Моуфик.
— Я хочу вернуть своего сына.
— Мы ничего не можем с этим поделать, — сказал Аль-Джахез. — Шагун — это шагун, а мы — это мы.
— Нет.
— Нариман? — снова озадаченно переспросил Моуфик.
— Я думала об этом весь день, отец. Я пойду искать Мисра.
— Но ты же сама еще ребенок, — сказал Аль-Джахез. — И к тому же женщина.
— За последние несколько лет я повзрослела. Я маленькая, но я не ребенок. Что же касается того, что я женщина — считайте как хотите. Я не передумаю.
— Нариман!
— Отец, может, хватит? Ты защищал меня, когда я умоляла этого не делать. Ты окружил меня любовью, которой я не заслуживаю. Помоги мне. Дай мне то, что нужно, чтобы вернуть Мисра. Научи меня тому, что я должна знать.
Аль-Джахез покачал головой.
— Моуфик, ты был прав. Она замечательная женщина.
— Лисичка… На это потребуется слишком много времени. И я не богат. Я не могу купить оружие, лошадей и…
— У нас есть лошадь. У нас есть меч. Ты был солдатом. Я могу выжить в дикой природе. Я из племени аль-Мубурак.
Моуфик вздохнул.
— Меч слишком тяжел для тебя, девочка.
Нариман посмотрела на Аль-Джахеза. Капитан пытался спрятаться среди подушек.
— Лисичка, я не хочу потерять и тебя. Я этого не вынесу.
Голос Моуфика сорвался. Нариман заметила выступившие на его глазах слезы.
Он не хотел видеть, как она уезжает. Сердце подсказывало ему, что больше он не увидит ее никогда.
Черный всадник похитил ее у него точно так же, как похитил у нее Мисра. Она крепко обняла Моуфика.
— Отец, я должна это сделать. Разве ты не пошел бы за мной?
— Да. Да. Пошел бы. Я понимаю.
— Это неразумно, — сказал Аль-Джахез. — Не говоря уже о том, что противостоять шагуну и Джебалу невозможно, что станет с молодой женщиной, путешествующей в одиночку? Любой честный мужчина сочтет ее подходящим развлечением, а уж тем более работорговец или бандит. Ученик установил свои законы, девочка, но большей частью страны, как всегда, правит Зло.
— Эти проблемы стоит решать по мере их возникновения.
Капитан был прав, и она не могла этого отрицать. Женщины не имели ни законного статуса, ни защиты. Когда шагун овладел ею, он оскорбил ее отца, а не ее. Незамужняя женщина не считалась человеком.
Но это не пошатнуло ее решимости. Пусть будут прокляты все проблемы, и любой, кто станет на ее пути.
X
Когда Нариман чего-то очень хотелось, она всегда этого добивалась. Моуфик в конце концов сдался, и Аль-Джахез неохотно разрешил ее обучать.
Нариман училась столь прилежно, что со временем завоевала уважение со стороны солдат Аль-Джахеза. Она приходила рано и уходила поздно, трудясь усерднее любого парня.
Она выносила любые страдания, не обращая внимания на ушибы и царапины. Инструкторы называли ее Лисицей и пятились, когда в ее глазах вспыхивал смертельный огонь.
Однажды она заставила Моуфика отвести ее к капитану и сказала Аль-Джахезу:
— Я готова. Завтра ухожу.
Аль-Джахез обратился к ее отцу:
— Ты разрешаешь, Моуфик? Вооруженная женщина — это против природы.
Моуфик пожал плечами.
— Не пытайся меня удержать, — сказала Нариман. — Отец занимается этим уже несколько недель. Я все равно уйду, несмотря ни на чьи разрешения или запреты.
— Моуфик, запрети ей это безумие.
— Капитан, ты же ее слышал. Мне что, посадить ее за решетку?
Аль-Джахез посмотрел на нее так, словно собирался запереть ее в клетку ради ее же собственной безопасности.
— Тогда выдай ее за меня замуж, Моуфик.
Нариман все поняла, хотя и лишилась дара речи.
Аль-Джахез хотел прав законного супруга, чтобы иметь возможность запретить ей, призвать на помощь закон, если она станет настаивать. А если она взбунтуется, ее станут преследовать, словно сбежавшую рабыню.
Ее охватил неподдельный ужас. Она уставилась на отца, видя искушение в его взгляде.
— Капитан, душа и сердце требуют от меня согласиться. Но я не могу. Другой голос, более сильный, убеждает меня отпустить ее. Как бы мне ни было больно.
Аль-Джахез вздохнул, признавая свое поражение.
— Как пожелаешь. Не навлеки позор или горе на своего отца, девочка. — Он посмотрел ей в глаза. — Горе или позор своими собственными поступками. В том, что сделал с тобой шагун, нет твоей вины. Они словно буря в пустыне. Пока они не пройдут мимо, перед ними можно лишь склонить голову. Иди. Жрецы благословят твой путь.
Они уже ждали, в прекрасных церемониальных одеждах. Глаза Аль-Джахеза блеснули.
— Видишь? Даже старый капитан начинает тебя понимать.
— Возможно. — Она подумала о том, не слишком ли она предсказуема.
Церемония была важнее не столько для нее, сколько для Моуфика и Аль-Джахеза. Она выдержала ее лишь ради них. Сама она могла вполне обойтись и Каркуром.
— Что ж, — сказал Аль-Джахез. — Еще одно, и я тебя больше не стану задерживать. Гамель, шкатулку.
Жрец принес шкатулку из сандалового дерева. Аль-Джахез открыл ее. Внутри, на белом шелке, лежал кулон — маленький бледно-зеленый камень, похожий на многие из тех, что она видела на земле.
— Пожалуй, это достаточный дар, чтобы отплатить тебе, Моуфик, — сказал Аль-Джахез и обратился к Нариман: — Девочка, Ученик учит, что даже уступка колдовству есть грех, но приходится быть практичным. У самого Ученика есть советники-шагуны. Этот камень — амулет. Он предупредит тебя, если ты окажешься рядом с тем, кто обладает Силой. На расстоянии в милю он начнет становиться холоднее, а когда окажешься совсем близко, засветится зеленым. Это лучшее оружие, которое я могу тебе дать.
