Если мозговые волны попадают в «здоровый» диапазон – определенный на основе данных, полученных от сотен тысяч исследованных карт «здоровых» образцов мозга, – тогда они не подсвечиваются никаким цветом. Карта остается пустой.
Регионы менее активные, чем у обычного здорового мозга – клинический термин здесь «гипоактивный», – показываются оттенками синего. Гиперактивные – оттенками красного.
Сначала, для примера, Картье открывает файл «Джим», дело анонимного бывшего клиента. Джиму предъявили обвинение в убийстве. Его адвокат привел его к Картье, потому что у Джима случались бесконтрольные вспышки ярости, и ему казалось, что тесты, которые проводит Картье, могут пролить свет на причину возникновения этих вспышек.
На экран своего компьютерного монитора Acer Картье выводит девять различных мозговых карт: дельта, тета, альфа, СМР (сенсомоторный ритм), бета1, бетаСМР, бета3, гамма1 и гамма2. (Эти карты с цифрами, по сути, лишь более детальные выкладки по означенным выше диапазонам.)
Мозговые карты Джима почти полностью окрашены в оттенки синего. Чем темнее оттенок, тем хуже состояние Джима, а некоторые из его карт выглядят как вибрирующие синие планеты. Мозг бедолаги Джима, по словам Картье, «о-о-очень сильно недофункционирует», и в голосе доктора слышится печаль за пациента: «Карты показывают, что его мозг не ускоряет свою работу для того, чтобы осуществлять многие из своих функций».
Если бы мозг Джима был здоровым, карты были бы чистыми. Неважно, насколько разозленным может стать человек, здоровый мозг всегда остановит его и не даст, скажем, схватить пистолет, сесть в машину и отправиться к дому другого человека просто потому, что тот продал ему некачественные наркотики. Здоровый мозг найдет другие способы совладать с этой ситуацией. «Но человек, мозг которого выглядит вот так, не думает подобным образом, – говорит Картье. – У таких людей нет даже необходимой прочной неврологической основы, чтобы хотя бы задуматься о том, что можно думать как-то иначе».
Противоположность таким людям, говорит Картье, «люди, у которых вместо синей палитры на картах ярко-красные и розовые пятна, указывающие на то, что отделы мозга перегружены».
– Постойте-ка, – говорю я. – Это ведь меняет наш взгляд на то, почему люди делают то, что делают, верно?
– Именно, – улыбается Картье. – Я вижу эти кошмарные мозговые карты, напрямую указывающие на плохо работающее подавление, плохое принятие решений, нехватку эмпатии, трудность в прочтении чувств и эмоций других людей – и вижу вытекающее отсюда непонимание ими того вреда, который наносят их действия. Свирепая реакция обвинения на подобную информацию звучит так: «Мы просто хотим сказать, что он был не прав, и теперь мы собираемся убить его!» А должна звучать так: «Чёрт подери. Неудивительно, что он сделал то, что сделал». Это объективно. Это наука. А некоторым людям не по душе наука.
Джим – это пример крайности, разумеется, но исследования проливают свет на всех нас в той или иной степени. Когда мы чувствуем, что теряем контроль, быть может, мы и правда его теряем. Быть может, вовсе необязательно показывают нас плохими людьми ситуации, когда мы совершаем действия, о которых потом будем сожалеть, но всё равно совершаем их, потому что не можем остановиться, даже когда действуем. Понимание этого не дает нам индульгенцию от плохих поступков – наоборот, оно дает нам больше ответственности за себя и перемены в себе, – но оно также пробуждает в нас больше сострадания к тем, кто совершает ужасные поступки. Разумеется, люди могут быть просто «плохими» – мысли и верования могут и будут диктовать мозгу алгоритм функционирования, и, как говорит Картье, первым шагом любой психологической эволюции должно быть желание пациента измениться. Но зачастую «плохой мозг» приводит людей к совершению поступков, которые они даже не хотят совершать, или препятствует им, не давая заниматься тем, чем они в действительности хотят.
Показав мне синие карты Джима, Картье мельком оглядывает кое-какие данные по мне. Открывает один из моих файлов, спешно пробегает по выкладкам, чтобы удалить очевидный «артефакт», генерирует мои карты, а затем выдыхает:
– О-о!..
Там очень много красного.
И Картье явно удивлен. Может, он даже занервничал.
– Это… интересно! – говорит он. Затем смеется и откашливается. – Извините.
Его голос начинает звучать более профессионально и отстраненно.
– Вероятно, тут ничего страшного. Ну правда, ерунда. Я не… пожалуйста, не переживайте об этом. Пока. Поговорим об этом, когда встретимся вновь.
Я тоже смеюсь. Ладно, не буду, и вы не переживайте о том, что я переживаю. Затем, будучи суперневзволнованным, я продолжаю болтать с ним, спрашиваю у него, что это могло бы значить с точки зрения моей тревожности, депрессии и ОКР, может ли это означать, что у меня такие-то симптомы или такие-то и что я… Картье прерывает меня, чтобы сказать нечто прекрасное:
– Надеюсь, вы не сочтете сказанное проявлением легкомыслия с моей стороны, но меня не сильно волнует ярлык диагноза. Вот что поражает меня во всём этом. Исследования ведут нас дальше, за грань привычных ярлыков.
Ярлыки могут быть полезны. Они могут помогать нам лучше понимать вещи, которые при других обстоятельствах были бы нам совершенно непонятны. Когда человек не может дышать и сам не знает, почему так происходит, доктор сообщает ему, что у него астма, и выписывает ингалятор, и это решение может изменить жизнь человека, даже спасти ее. Но когда дело касается разума, ярлыки могут влиять на нас, заставляя забывать о том, что мы их сами сформировали своим мозгом, так же как наши легкие фильтруют для нас воздух. А наш мозг – это всего лишь еще один орган, и порой какие-то его части могут нуждаться в некотором улучшении.
В этом заключается прелесть ЭЭГ. Она показывает вам ваш мозг, и это само по себе производит мощное впечатление, но ЭЭГ этим не ограничивается. Благодаря ей можно выбрать те части мозга, которые либо задействованы слишком слабо, либо проявляют слишком большую активность, и перенастроить их так, чтобы они работали как надо.
Дэн Картье применяет методику тренировок мозга с помощью ЭЭГ с 1980-х годов, с тех времен, когда она казалась чем-то еще более радикальным и экспериментаторским, чем сейчас. Он давно дружит с доктором Барри Стерманом, одним из пионеров на этом поприще. Картье однажды помог велогонщице, которую сбил грузовик, справиться с посттравматическим синдромом и вернуться обратно на дорогу – после этого она установила несколько рекордов штата. Также он наблюдал женщину, страдавшую шизофренией, в сознании которой умещалось 14 разных личностей.
– В каком-то смысле это сюрприз, – говорит он. – Потому что всегда думаешь: «Будем надеяться, мы доберемся до конца». Но потом мы добираемся, и ты такой: «Эй, как здорово, что мы здесь!» Весь вопрос – в доверии к процессу.
Возьмем, к примеру, всю эту красноту в моих картах. Если в конечном итоге она укажет на то, что мой мозг, скажем, генерирует слишком мощные бета-волны на каком-то определенном участке, тогда Картье возьмет свой сенсор, прилепит его к моему скальпу над тем участком, а затем я, используя различные компьютерные программы, смогу начать тренировать этот участок своего мозга, приучать его к спокойствию и таким образом понижать уровень его активности до здоровых значений.
