Более причудливы случаи, когда смыслового совпадения не наблюдается – например, глагол расшарить (от английского to share “поделиться”). С русским глаголом шарить тут трудно усмотреть пересечение смыслов. Но, если бы мы не знали, что перед нами заимствование, вероятно, специалисты по сравнительно-историческому языкознанию принялись бы такие пересечения искать. Это ставит перед нами вопрос: откуда мы знаем, что заимствование – это заимствование? И всегда ли мы можем его распознать?
В следующей главе мы попробуем на этот вопрос ответить.
4. Колпак, противень и рында: Как расколоть иностранного агента
Как, собственно, мы распознаем иностранные слова? Этим вопросом задаются нечасто. Самый очевидный ответ на него – “они не по-русски звучат”. Но что именно нашему уху кажется чуждым?
Проще всего, когда слово явным образом нарушает законы грамматики русского языка. Например, исконно славянские существительные не могут в именительном падеже оканчиваться на У
[56], поэтому мы сразу понимаем, что слова какаду или кенгуру иностранные. К тому же они еще и не склоняются – русский язык просто “не знает”, как их склонять.
Несклоняемость слов в русском языке – стопроцентный показатель того, что мы имеем дело с заимствованием. Даже если слова оканчиваются на привычные нам А, О или Е, но при этом не склоняются, мы обычно сразу понимаем их иностранное происхождение: антраша, табло, пальто, кофе (сравните исконно русские скорлупа, яйцо, поле – мы не испытываем проблем с их склонением). Однако далеко не все иностранные слова в русском языке оказываются несклоняемыми – большинство заимствований благополучно обретает падежи. Язык вообще любит “обкатывать” слова, подстраивая их под себя: от пальто уже давно образовано шуточное множественное число по́льты, которое, хотя и кажется сейчас варварским, имеет шансы в будущем войти в общеупотребительный словарь. Детский мем Кина не будет! также заставляет лингвиста призадуматься: а почему, собственно, не склонять кино как вино? Ведь вино – тоже заимствование, только древнее. Язык уже освоился с ним.
Подавляющее большинство заимствований успешно встроились в наш язык и ведут себя в нем законопослушно, не нарушая грамматических правил. Как же все-таки определить, что это заимствования?
Чаще всего называют наличие буквы Ф
[57]. Действительно, слова, содержащие Ф, как правило, оказываются иностранными: фанера, афера, буфет, фрак, фурнитура, фига, конфитюр, фрезеровщик, фосфор и т. д. Однако, наряду с междометием фу, которое явно не заимствовано, существительные филин и фуфайка несколько портят картину: их этимология неизвестна, и найти иностранные “прототипы” на данный момент никто не смог. К тому же не следует забывать, что буква и звук – не одно и то же, а ведь цитируемый нами учебник так и пишет: “наличие в слове звука (буквы) Ф”. Вот уже не менее четырех веков слова травка, лавка звучат как трафка, лафка
[58]. То, что мы пишем их через В, в некотором роде случайность – в XIX в., когда было решено унифицировать русскую орфографию, приняли отражавший наиболее распространенную практику морфологический принцип: в одном и том же корне буквы пишутся одинаково, независимо от произношения. Но могли принять и фонетический принцип орфографии – писать так, как слышится. Им, например, пользуются сербы, поэтому слово сербский по-сербски пишется как српски, через П. Если бы в России выбрали фонетическую орфографию, десятки исконно русских слов имели бы в наше время Ф вместо В.
Интригующий случай – название города Тверь, которое во многих древнерусских летописях пишется как Тферь
[59]. Предполагают, что это заимствование из финно-угорского, но его происхождение неясно – его сопоставляют с названием озера Тihvera, в котором, как мы видим, никакого Ф нет. По-видимому, не было его изначально и в названии города: в самых ранних летописных упоминаниях город фигурирует как Тъхверь. Если так, то получается удивительная картина: заимствование приобрело звук Ф (и соответствующую букву) на русской почве!
Это не единственный такой случай в русском языке. В просторечии XIX в. хорошо известны куфня, куфарка вместо кухня, кухарка, хотя в немецком Küche тоже нет Ф. Возможно, то же произошло и с филином: есть данные, что раньше это слово звучало как хилин.
Выходит, вот уже несколько столетий звук Ф в русском языке есть и иногда чувствует себя настолько уверенно, что влезает в те заимствования, в которых его исконно не было.
С точки зрения лингвистики достаточно надежным признаком заимствования является А в начале слова. Действительно, если открыть словарь на букву А, мы увидим целую череду явно иностранных слов: абажур, аббат, аббревиатура и т. д. В то же время рядовой носитель языка вряд ли сочтет звук и букву А “нерусскими”. Есть некоторые слова с начальным А, которые воспринимаются как старинные русские: ад, агнец, алчный. Но первое из этих слов заимствовано из греческого (помните греческий Аид?), а второе и третье – из старославянского, предка южнославянских языков. В болгарском ресторанном меню до сих пор блюда из баранины – агнешки. В русском языке у нас вместо агнца – ягненок, с Я в начале слова (др.-рус. ягня). А что же со словом алчный? Сейчас его исконно русский вариант утрачен, но в древних рукописях он встречается – лачьнъ. Отсюда же слово лакомство. В современном городском просторечии нередко сближают старославянский глагол алкать с алкоголем и употребляют в значении “пьянствовать”. К алкоголю, слову арабского происхождения, этот глагол, конечно же, отношения не имеет. Зато он родствен нашему слову лакать, которое тоже применяют к пьянству. Так что народная этимология странным путем пришла почти что к научным данным о происхождении слова. Но все-таки исторически восточные славяне не алкали, а лакали. Такая перестановка звуков называется метатезой.
