А вот еще одна замечательная история подобного заимствования имени, тоже в Скандинавии, только в более позднее время. Трудно найти жителя России, который не читал бы в детстве “Малыша и Карлсона” Астрид Линдгрен. А все ли помнят, как на самом деле зовут Малыша? Его полное имя упоминается в книге всего один раз: Сванте Свантесон. Как ни удивительно, это имя, которое русскому слуху кажется типично шведским, на самом деле славянского происхождения. Малыш – тезка нашего Святополка. Только Святополк, давший это имя множеству шведских мальчиков, происходил не из Древней Руси, то есть не из восточных славян, а из Поморья, балтийского региона, где в Средневековье жили западные славяне. В западнославянских языках и в наше время сохраняются носовые звуки. Поэтому имя Святополк латиницей записывалось как Svantepolk. Сокращенно – Svante.
Отцом этого Святополка был Кнут, герцог Ревельский, внебрачный сын датского короля Вальдемара II
[100]. Общая закономерность: там, где в родословную затесались незаконнорожденные, туда заимствованные имена проникают гораздо легче. О матери неизвестно почти ничего, кроме того, что она была славянкой. Подпорченная родословная не помешала Святополку-Свантеполку занимать довольно высокое общественное положение и жениться на родственнице шведских королей. Он умер в 1310 г., а имя осталось в шведской традиции и дожило до наших дней. Среди прочих его получили знаменитый химик Сванте Аррениус (1859–1927) и наш любимый герой книги Астрид Линдгрен. Судя по тому, что и фамилия Малыша – Свантесон, его предки тоже носили это имя.
Обратим внимание, что ни Магнус Добрый, ни Сванте Кнутссон не были канонизированы как святые и не имели особых заслуг перед церковью, а наши князья Игорь и Олег даже не были христианами. Их имена получили популярность потому, что стали восприниматься как престижные, связанные сначала с родословной монаршего дома, а в новейшее время – с национальной историей. Это чисто светский путь заимствования имен.
С некоторых пор необязательно быть в родстве с княжеской или королевской династией, чтобы поучаствовать в большой политике, которая отражается на заимствованиях имен. Французы в эпоху Великой французской революции опробовали использование древнеримских имен. Такие экстремальные варианты, как Гракх Бабеф (Gracchus Babeuf, 1760–1797, настоящее имя Франсуа-Ноэль Бабеф), конечно, не прижились. А вот имя Камиль (Camille, из римского Camillus) пришлось как нельзя кстати и теперь воспринимается как заурядное французское имя. К примеру, художник Камиль Коро, предтеча импрессионизма, родился как раз в годы Первой республики – в 1796 г., так что его имя тогда было знаком родительских симпатий к новой власти. Сейчас же революционные ассоциации стерлись, и оно звучит совершенно нейтрально.
В Советском Союзе XX в. римские имена особого энтузиазма не вызывали – более-менее обиходным стало только имя Спартак (не знаю, надо ли напоминать современному читателю, что так звали руководителя восстания гладиаторов в 73–71 гг. до н. э.). Самый знаменитый его носитель – актер Спартак Мишулин (1926–2005). По забавному совпадению он играл в театре Карлсона, то есть история в некотором роде столкнула на одной сцене Святополка и Спартака.
Гораздо более востребованными оказались имена зарубежных идеологов и исторических деятелей более недавнего времени: Карл (в честь Карла Маркса), Клара (в честь Клары Цеткин), Роза (в честь Розы Люксембург), Эрнст (в честь Эрнста Тельмана). До революции такие имена носили обрусевшие немцы, но в советское время они неожиданно обрели популярность среди народов союзных республик, что порождало такие фантастические сочетания, как Карл Молдахметович Байпаков (я не шучу, это реальное имя казахского археолога, умершего совсем недавно). Насколько эти имена были распространены среди этнических русских, не очень понятно. История советской ономастики еще недостаточно изучена, литература на эту тему чаще всего ограничивается анекдотами о курьезах имянаречения 1920–1930-х гг., и неясно даже, достоверны ли эти сведения – существовали ли такие имена, или они выдуманы фельетонистами того времени. Однако, например, про имя Жанна в честь Жанны д’Арк можно совершенно точно сказать, что оно стало “своим” и в русском быту, и у других народов бывшего СССР, и давно уже не воспринимается как идеологизированное: своеобразным свидетельством этого служит песня Владимира Преснякова – младшего “Стюардесса по имени Жанна”, ставшая хитом в 1994 г.
Ну и самый диковинный пример идеологического заимствования имени политического лидера – случай, когда именем оказалась… фамилия. Почему-то жителям латиноамериканских стран во второй половине XX века полюбилось имя Ленин. В наши дни живут и здравствуют американский боксер Ленин Арройо, уроженец Коста-Рики; 46-й президент Эквадора Ленин Морено; венесуэльский правовед Али Ленин Агилера и многие другие.
На самом-то деле превращение фамилии в имя известно и в отечественной практике: в СССР татарские Мураты становились Маратами в честь Ж.-П. Марата, деятеля Великой французской революции. Но в этом случае традиционное имя переосмыслялось как идеологическое, тем более что варьирование гласных в тюркских языках давало такую возможность. Все-таки не Ленин…
Такие политизированные заимствования имен в новейшую эпоху работают немного иначе, чем традиционный обычай давать имена в честь представителей королевских династий. Нарекая ребенка королевским именем, родители обычно надеются таким образом обеспечить ему долю славы и престижа, связанных с этой исторической фигурой. Тогда как использование имен типа Спартак, Клара или Lenin – это жест идеологической лояльности.
Конечно, в заимствовании имен играет роль и множество других причин – и межэтнические браки, и художественная литература (так, армянам почему-то полюбились имена шекспировских персонажей – Гамлет, Лаэрт, Джульетта), и просто мода. Например, ни с того ни с сего коренные русские вдруг начинают называть детей Робертами; мы с детства привыкли слышать “поэт Роберт Рождественский”, и нам это сочетание не кажется нелепым, а вот Анна Ахматова от него морщилась: “английское имя при поповской фамилии”
[101]. Об именах можно рассказывать до бесконечности, но тема нашей книги все-таки не происхождение имен, а природа и механизмы заимствований. Не станем отвлекаться и на обсуждение заимствованных фамилий – ведь фамилии чаще всего происходят от имен.
Так в чем же главное отличие заимствованных имен от других заимствованных слов? В том, что заимствование имен всегда происходит сознательно, волей конкретных людей. Когда ребенку дают имя, не вписывающееся в прежнюю традицию, это всегда в той или иной степени жест, попытка выделить его, некое послание общественности. Иногда выбор оказывается неудачным: например, русские дети, названные в 1920-е гг. Адольфами, очутились в скверном положении после 1933 г. Моя бабушка вспоминала одного такого Адольфа, которому пришлось срочно переименоваться в Алика.
