Намара сжимает кулаки, но из последних сил прижимает их к бедрам, боясь занести руку. За любой удар по мне она лишится жизни, и мы обе это знаем.
Она пришла в надежде предложить себя в обмен на покровительство. Думала, что муж побрезгует мной, потому что я слишком строптивая и все равно не могу зачать от него. Не удивлюсь, если всю ночь караулила за углом, поджидая, пока я сбегу - и путь будет свободен.
— Ты просто забава для него, - дрожащим от злости голосом говорит Намара. – Наиграется и бросит с башни башкой вниз. Ни одному воину не нужна бесплодная земля.
— И перепаханное поле тоже, - тут же отвечаю я.
Намара сбегает, наверняка про себя желая мне все то, что я прошу у богов для своего ненавистного мужа.
И пока дракон спит, а вместе с ним в эту пору спит почти весь замок, я должна отправить птицу Торульду. И верить, что скоро я буду свободна.
Глава двадцать седьмая
Тьёрд уехал три дня назад: на рассветет, с припасами, которые практически выпотрошили все кладовые замка. Остались только запасы на первое время, и перед отбытием Тьёрд приказал своим воинам – тем самым десяти, которые остались в замке – объехать соседние деревни и напомнить жителям, что они находятся под его защитой и должны за это платить.
Я стою на стене замка и, кутаясь в меховую накидку, слежу за тем, как восемь всадников скрываются за кромкой леса.
Ветер забирается мне под одежду и выстуживает остатки терпения.
Торульд должен быть рядом.
Еще до того, как взошло солнце, он прислал птицу с письмом. Написал, что его армия стоит неподалеку и ждет, когда замок опустеет. Что я должна дать знак, когда ворота будут открыты.
И что тогда его армия зайдет в Красный шип и займет оборону до того, как генерал узнает, что он потерял свой оплот.
Я еще раз проверяю, крепко ли привязана записка, достаю ворона из клетки и подбрасываю его на руке, отправляя в полет.
Сегодня все закончится.
Сегодня…
Темное пятно ворона на фоне серого неба неожиданно делает крутое сальто. Свист стрелы приходит с опозданием, как звук грома после давно отгоревшей молнии. Птица на миг как будто замирает, еще трепещет в смертельной агонии, но через мгновение камнем падает вниз. Тонет в густом свежем снегу.
И на белом полотне перед замком, словно из ниоткуда, вдруг появляются всадники: не в шкурах и кольчугах, а в темных нагрудниках и потертых кожах.
Халларнцы. Несколько сотен ленивой расслабленной вереницей следуют за всадником впереди.
Это мое проклятие.
Мой Тьёрд.
Правит лошадью одной рукой, а второй, словно ему очень лень, сжимает за волосы отрубленную голову.
Я не вижу, чья это голова – я ощущаю это подкожно, осознаю и понимаю, как будто по моей шее прошелся меч Потрошителя, и это мою голову он небрежно, словно не знает, что делать с такой безделицей, тащит за волосы.
Страх гулко стучит в виски. Удар за ударом, словно в моей голове не осталось других звуков и мыслей. Руки дрожат - и промозглый ветер совсем не при чем.
Во мне что-то кувыркается и с грохотом падает на дно желудка, превращая внутренности в лед.
Так страшно мне не было никогда.
Жрица, оставившая на моих ладонях руны избранной, теперь вспоминается как бледная тень давно забытого дурного сна. Что она такое по сравнению с этим вездесущим монстром? Как он может быть везде? В моих мыслях, кошмарах и страхах, и даже здесь – на девственно чистом снегу. Словно чертит кровавые руны своего очередного триумфа: вот он, халларнский генерал, которого невозможно убить или обвести вокруг пальца.
Между тем, процессия скрывается в распахнутых воротах.
Я слышу – или это лишь еще один шепот ужаса? – ровный неторопливый шаг где-то по лестнице. В моем направлении, вверх, на башню, с которой меня через минуту сбросят, словно опостылевшую перчатку.
Мне нужно выдохнуть, вспомнить слова молитвы и попросить предков замолвить за меня слово перед богами, потому что я не слишком-то заслужила место рядом со своими родичами, погибшими в славных битвах. Они точно не стояли на коленях перед захватчиками. И не выскребали жизнь бесстыжими способами.
Тьёрд появляется за моей спиной: я вздрагиваю и невольно сжимаю шею двумя ладонями, как будто это сможет защитить меня от смерти. Он отрубит мою голову вместе с пальцами. Может быть, уже сейчас, этот шелест… Звук вынимаемого из ножек меча. Мягкий шепот металла.
Или генерал решит превратить меня в прах? Я буду висеть в его кулаке беспомощной безголосой соломинкой и чувствовать, как мои ноги превращаются в пепел?
— Хорошая попытка, Дэми, - спокойно и как будто даже с улыбкой говорит халларнец.
Бух.
Что-то гремит на камнях, катится к моим ногам и замирает, глядя снизу-вверх осуждающими стеклянными глазами.
Почему я не вздрагиваю от отвращения? Не рыдаю по единственному убитому родичу, хоть его кровь на моих руках?
Почему я думаю, что даже в смерти у Торульда все то же бестолковое лицо?
— Ты дашь мне помолиться? – Я немного отодвигаю подол домашнего платья, чтобы не пачкаться в лежащую у моих ног смерть.
— Сколько угодно, - говорит Тьёрд, опираясь плечом на стену.
Он снова в своих черных доспехах, которые, кажется, крадут каждый попавший на них луч света. Непроницаемый, все такой же бледный и спокойный. Одна его рука до сих пор в перчатке, другой он задумчиво потирает подбородок, разглядывая что-то как будто за многие мили отсюда, за черной шапкой леса.
— Ты поступишь со мной… так же? – Я не могу произнести свою участь вслух. Боюсь, что именно тогда он и сделает последний для меня взмах своего меча. – Или я могу попросить… о другой смерти?
Генерал удивленно вскидывает бровь.
— О чем ты, Дэми?
— О том, что ты сделаешь со мной после того, как я помолюсь о своей участи.
— Разве ты не оплакиваешь родственника? – Он брезгливо косится на свой трофей. – Мне не за что тебя наказывать. Тем более после прошлой ночи.
Плотоядная улыбка, мазок языка по губам.
И я вспоминаю вкус семени у меня во рту, отчего во мне снова закипает злость.
Но, боги, он не собирается покарать меня за предательство?
— Дэми, я готов даже расцеловать тебя, какая ты умница, - продолжает издеваться Тьёрд. – Сделала все именно так, как я и задумал. Ни единого шага в сторону. Потрясающее упрямство.
Я еще не вижу его замысла и не понимаю, в какой лабиринт меня загнали, но осознаю – это не я планировала заговор. Это он все планировал. И все это время, как бестолковую ослицу, приманивал морковью на веревке.
