Кроме меня о Красном шипе больше некому позаботиться, и когда меня не станет, у этой земли, камней и похороненных здесь поколений предков не останется человека, готового защищать их покой даже ценой собственной жизни. Я – последняя кровь славного северного рода, берущего начало от крови правителей Севера.
Мне нельзя распускать сопли и жалеть себя, даже если от желания расплакаться в горле ком, и рот открывать до боли тяжело.
Слуг все еще слишком мало, чтобы поддерживать необходимый уровень порядка, поэтому приходится сменить новое домашнее платье на старое и штопанное и вместе со Старой Ши в две руки месить тесто и разделывать мясо. Тьёрд вернется «с победой» и его вряд ли будет интересовать, почему его воины не получат свой заслуженный ужин.
— Он бы все равно тебя извел, - негромко, когда мы остаемся одни, говорит кухарка, пока я разделываю большой кусок теста на небольшие лепешки. – Торульд никогда и ни о ком не думал, кроме себя. Твоя мать его не любила.
Я неопределенно мотаю головой.
Конечно, он бы попытался это сделать. И почти наверняка заставил бы выйти замуж за одного из своих военачальников. За того, кто послабее. Кто бы согласился взять в свой дом порченую бесплодную северянку, которая таскалась с врагом вместо того, чтобы пустить себе кровь и с честью присоединиться к предкам.
Ближе к ночи небо затягивает тяжелыми серыми тучами и в воздухе появляется запах дыма и смерти. Он просачивается в каждую щель, пропитывает собой даже мысли и отравляет душу. Где-то там из-за моей ошибки, моего тщеславия, гибнуть невинные северяне, и снег тает от пролитой крови.
Тьёрд возвращается очень поздно, когда луна успевает пройти по небу половину пути.
Как обычно: лениво покачивается в седле, правя одной рукой. В этот раз его стальной монстр не пикирует с небес, а топчет мою землю мерной походкой тяжелых лапищ. Если верить старым легендам, то когда-то в наших краях уже водились драконы, но тогда, много лет назад, северные народы объединились под предводительством нескольких наиболее влиятельных вождей и в едином порыве выступили против крылатых чудовищ. И тогда мы одержали победу, надолго избавившись от летающей под облаками опасности. И вот – эта опасность снова вернулась, но теперь она обрела новые очертания, отрастила еще более смертоносные когти и клыки.
На Тьёрде нет ни царапины, только волосы спутаны от ветра и плащ густо покрыт пятнами крови и комками грязи. Воины – те самые, вернувшиеся из мертвых – быстро и слаженно становятся гарнизоном, практически исчезая из виду. Кажется, что Красный шип все такой же безлюдный и почти мертвый.
— Я привез тебе подарки, кошка, - скалится генерал, кивая куда-то за спину.
— Мне ничего от тебя не нужно, - не подумав, отвечаю я. Он может издеваться над моим телом, но не может заставить брать то, что мне не нужно.
— Уверена? – как-то очень выразительно интересуется он, медленно наматывая на руку толстую веревку.
И вслед за ней, прямо из темноты, выходит… женщина. И мужчина. И ещё один мужчина и женщина. Всклокоченные, поцарапанные и в разодранной одежде. Много-много северян, которые смотрят на меня, словно и я – такой же монстр.
Хотя, разве это не так?
Тьёрд разрушил и сжег их дома, потому что «мстил» за невесту.
Для них мы одно целое. Только я еще гаже, потому что Потрошитель жжет чужую землю, а я предала свою.
— Теперь у тебя будет много слуг, - продолжает ухмыляться мой будущий муж. – Выбери тех, что будут полезны.
— А что будет с остальными?
Он так удивленно приподнимает бровь, будто ответ очевиден.
Я сглатываю желание вцепиться зубами ему в глотку.
— Всех, - говорю слишком резко и, не дождавшись разрешения, цепляюсь пальцами в веревку, которая до крови впивается в перевязанные запястья пожилого северянина с глубокой раной на голове. – Я заберу всех.
— А, между прочим, ты не очень-то и заслужила.
Как будто речь идет о деревянных бусах с ярмарки мастеров.
Когда в замке было много слуг, до того, как халларны напали на Красный шип и чуть не сравняли его с землей, мне приходилось управляться с ними, насколько это было возможно. Потому что отчиму все это было не интересно, а Намара предпочитала заниматься платьями и побрякушками, придумывая, как бы перешить то, что осталось от нарядов моей матери, чтобы выглядело так, будто это не воровство.
А я всегда любила этот замок и эти стены, и людей, которые в нем жили, помогали нам и облегчали заботы. Поэтому для меня в радость, что я могу найти применения каждой паре рук. Даже тем, которые сломаны и изувечены.
Часть пленников – в основном пожилых женщин – отправляю на кухню. Детвору распределяю между помощниками по дому и на конюшню. Мужчин – в строители, потому что замок с каждым днем рассыпается буквально на глазах, а нам просто не хватало рук, чтобы поддерживать его хотя бы в каком-то стабильном состоянии.
Все эти заботы заканчиваются глубоко за полночь, когда я, с трудом переставляя ноги, впервые за много месяцев испытываю чувство полного удовлетворения. Я забрала всех, каждую жизнь. Украла без зазрения совести, как та воительница с рыжими косами из известной легенды, которая обирала старого волшебника и помогала беднякам.
В гостиной, где теперь жарко горит камин, на удивление шумно. Голоса со всех этажей, какие-то шаги, беготня. Откуда-то даже кот взялась. Сидит перед камином, тощий и потасканный, с порванным ухом и совершенно печальной мордой. Вылизывает лапу, чуть не падая от бессилия. Приходится найти еще немного сил, чтобы сходить на кухню и принести новому будущему охотнику на мышей и крыс миску с молоком.
А когда возвращаюсь, в гостиной кроме кота завелся еще один «гость».
Точнее хозяин.
Всего, что есть здесь, за стенами замка и на многие мили вокруг.
Сидит рядом с котом и лениво почесывает его стальными пальцами под шеей. И бедное животное, от голода и слабости потерявшее инстинкт самосохранения, даже тянется навстречу, как будто не понимает, почему это чудовище пахнет кровью и смертью.
Мне тяжело переставлять ноги, но все-таки приходится подойти и поставить перед котом молоко. Зверь мгновенно сует туда морду, громко и жадно урча, лакает, задрав от удовольствия тонкий потрепанный хвост.
— Посиди с нами, - неожиданно почти миролюбиво предлагает Тьёрд, когда я разворачиваюсь и подбираю юбки, чтобы поскорее избавиться от пугающей компании.
— Я устала, - говорю, с трудом поворачивая голову так, чтобы смотреть на него лишь краем глаза. До сих пор где-то в дымке на задворках памяти всплывает стеклянный взгляд отрубленной дядиной головы. Генерал мог сделать то же самое и со мной, но почему-то не стал. Ждет, пока наш союз благословят священными узами и тогда ни у кого не повернется язык оспаривать его право на земли? – Если ты не против, я бы хотела лечь.
