— Вы убиваете друг друга, как это было всегда, - зло огрызается генерал. – Я не псарь, чтобы мирить диких собак.
Я проглатываю обиду и унижение за свой народ и свою кровь, потому что – как никогда раньше – понимаю, что сейчас эти слова заслужены. Что я уже и правда не знаю этот Север, не понимаю, какой я крови: тех, что своими спинами из последних сил прикрывают стариков и детей, или тех, что озверели и потеряли человеческий облик.
Но…
Там книзу, прямо под нами: маленькая грязная девочка, босая, в одной сорочке прямо посреди всего этого кошмара. Прижимает к груди щенка и направляет палку в сторону медленно ползущего на нее «мертвеца».
— Тьёрд, умоляю. Если я… если я хоть что-то еще значу… Пожалуйста, спаси хотя бы тех, кого еще можно спасти.
Потом я расскажу ему обо всем: и о знаке на коже, и о том, что у старика из замка и этой армии дохляков, есть что-то общее.
Но сейчас…
Та девочка со щенком.
Я не хочу видеть, как она умрет.
Я слышу скрежет зубов из-под шлема, и потом – свист в ушах, когда стальная громадина резко лавирует вниз.
— Не выходи из-под его защиты, - приказывает Тьёрд. – Иначе, клянусь своими и твоими богами, достану тебя с того света и всыплю за непослушание. Больше не рассчитывай на мое терпение и сострадание… жена.
Мы приземляемся возле стены. Тьёрд стаскивает меня со своего чудовища и ставит между драконом и стеной.
— Все поняла? – смотри на меня двумя кровавыми огнями в прорези шлема.
Киваю так сильно, что чуть не отламывается голова.
На этот раз, Тьёрд не берет меч.
Тяжелой поступью идет в самое пекло с голыми руками.
И я уже знаю, что будет дальше.
Глава пятьдесят первая
Я вспоминаю о той несчастной летучей мыши, которую Тьёрд превратил в пепел в Красном шипе, когда решит преподать мне первый урок. Вспоминаю ровно в тот момент, когда на Потрошителя, из дыма и гари, вылетает полуголый северянин с окровавленным ртом и торчащей в боку стреле. Она его как будто совсем не заботит.
Словно бешеную собаку, которая не чувствует ничего, кроме неутолимой жажды.
Северянин что-то коротко вскрикивает и бросается на Тьёрда.
Я закрываю рот ладонью.
Но генерал просто ведет рукой в его сторону, чуть сжимает пальцы – и на моих глазах одержимый превращается в пепел, в пыль, которую тут же подхватывает ветер.
Тьёрд не позволяет ни одному одержимому даже приблизиться к себе – выщелкивает их, как на стрельбище в спокойную солнечную погоду, когда безветренно и стрелы всегда попадают в цель.
«Мертвецы» продолжают переть на него, но с каждым новым шагом вглубь деревни, Тьёрд оставляет после себя все новые и новые горы пепла. Будь одержимые хоть немного в своем разуме, они бы поняли, что этот противник им не по зубам, но они, полностью утратив человечность, подчиняются только одному инстинкту – убивать всех.
Те северяне, которые пытались отбиваться от «мертвецов», теперь поворачивают оружие в сторону Тьёрда. Видят, как он запросто сеет смерть и прах, пытаются сбиться в кучи и, защищаясь, нападают.
Тьёрд оглушает их, разбрасывает в разные стороны, словно тряпичных кукол, но чем дальше, тем ему сложнее воевать на два фронта.
Халларнскому Потрошителю все равно придется начать убивать всех без разбору, иначе, даже его, всесильного и «бессмертного», просто сметут числом.
Жизнь конечна даже у Правой руки Императора.
Я знаю, что пообещала.
Знаю, что снова ослушалась.
Знаю, что если мы сегодня выживем, Тьёрд сурово меня накажет.
И еще я знаю, что не могу стоять в стороне, пока мужчина, который пришел спасти меня и спасти этих запутавшихся в собственных страхах людей, будет умирать у меня на глазах.
Даже в моих самых смелых снах генерал никогда не становился на сторону моего народа. Я бы рассмеялась в лицо тому, кто сказал бы, что это возможно.
И вот сейчас – он делает это.
Наверняка зная, что цена может быть слишком высокой.
Я бегу к нему: в грязном мокром и липком от крови снегу. Падаю, споткнувшись о лежащего ничком селянина, встаю и снова падаю. Грязь густо налипает на мою одежду. Волосы испачканными сосульками прилипают к лицу.
Между нами всего десяток шагов, но мое сердце успевает умереть и воскреснуть, когда здоровенный северянин со всего размаху опускает ему на плечо секиру. Тьёрд немного заваливается на бок, но тут же распрямляется, хватает северянина за шиворот и сразмаху швыряет куда-то под сарай.
От удара мужик сползает бесчувственным кулем.
— У нас один враг! – кричу сразу всем вокруг, и становлюсь рядом со генералом.
Теперь все правильно.
Теперь я там, где должна быть жена, когда ее муж защищает дом – за его спиной, лицом к врагам, которые могут ударить ему в спину.
— Пожалуйста, остановитесь! – От громкого крика горло хрипнет почти сразу, но у меня не будет второго шанса повторить эти слова. – Пожалуйста, увидьте, кто сейчас ваш враг!
— Проклятое халларнское поветрие, - выплевывает кто-то из северян. – Они пришли на наши земли, отравили ее своей мерзостью и теперь землю тошнит их мерзостью.
— А если грязные завоеватели здесь ни при чем? – яростно рычит Тьёрд. – Если я сейчас уйду – кому еще будет не насрать на ваших детей?!
Северяне молчат. Даже те, которые только что собирались проткнуть его первым, что подвернется под руку.
— Я не знаю, что происходит, - продолжает рычать Тьёрд, и мне на секунду кажется, что где-то там, за этой темной сталью и злостью, скрывается глубокая усталость.
Наверное, у него были тяжелые дни.
Но прямо сейчас я запрещаю себе думать о том, что именно он делал. Сейчас я просто жена своего генерала и должна закрывать его спину. И верить, что, может быть, боги вложат в его сердце хотя бы немного терпения и сострадания, а в головы северян – хоть каплю ума.
Но разговору суждено остаться без ответа, потому что короткую передышку затмевает долгий голодный хрип.
И «мертвецы» снова ползут на нас со всех щелей, пробиваясь внутрь деревни, словно давно готовились к нападению, и сейчас – тот самый день.
Я подбираю валяющийся в снегу окровавленный клинок и, вспоминая уроки отца, становлюсь так, чтобы в случае чего – защитить и себя, и спину Тьёрда. Даже если мне не хватит воинской сноровки и силы, со мной всегда моя смелость и отчаяние. Отец любил говорить, что желание жить способно помочь мальчишке победить здоровенного двухголового великана.
Тьёрд бросает на меня взгляд.
