У черного хода, ведущего на одну из лестниц «Фейрмонта», она остановилась и оглянулась, чтобы еще раз удостовериться, что за ней нет слежки.
Во мраке ей почудилось какое-то движение, и она испуганно замерла.
Но никто так и не появился.
Прошло мгновенье. Дороти все не двигалась. Она вдруг поймала себя на том, что ждет, когда из мрака вынырнет Эш, и, мысленно обругав себя, повернулась к двери.
«Пойдем со мной», – прозвучал в голове его голос. А следом в памяти проступило его лицо во время их вчерашнего разговора – этот румянец на щеках, эти беспокойные глаза, пытающиеся поймать ее взгляд.
Нет, она никак не могла уйти с ним. Это было бы сущее безумие, как, впрочем, и его идея прийти в отель. Сейчас правильнее всего было отыскать Романа и попытаться поговорить с ним начистоту. Дороти переступила порог «Фейрмонта», но в ушах еще долго звучал голос Эша, как она ни пыталась его заглушить.
Дверь в комнату Романа была слегка приоткрыта, и в коридор пробивался тонкий луч золотистого цвета. Дороти занесла руку, чтобы постучать…
А потом замерла, сдвинув брови.
Роман с кем-то переговаривался.
Никогда прежде она за ним не шпионила. За этот год он стал ей самым верным союзником и даже другом. Она доверяла ему настолько, насколько вообще была способна, и всегда с уважением относилась к его тайнам.
Но так уж получилось, что первые шестнадцать лет своей жизни она посвятила мошенничеству, воровству и аферам. Матушка была ее единственным родным человеком и часто повторяла, что дружба – пустая трата времени.
Дороти прикусила губу. Она прекрасно знала, как бы на ее месте поступила Лоретта.
И в конце концов, затаив дыхание, подобралась к двери и прижалась к ней ухом.
– Хиггенс ничуть не изменилась, – произнес Роман. Теплота его тона немало удивила Дороти. Обычно он так разговаривал только с ней.
Она придвинулась ближе к щели.
– Слава богу, эту ее несносную собачонку я так и не увидел, – уточнил Роман. – А не то бы не удержался и пнул ее хорошенечко. Помнишь, как она напала на Фредди и выдрала ему огромный клок шерсти? А потом еще Хиггенс сделала вид, будто ее лапочка Тыквинс просто не способен на такие зверства.
Дороти нахмурилась. Хиггенс? Тыквинс? Где-то она эти имена уже слышала.
Дороти напрягла память, и ответ нашелся очень быстро. Эмельда Хиггенс была той самой дамой с белыми волосами, у которой они сегодня украли солнечные панели. А Тыквинсом… Тыквинсом звали ее собачку.
Вот только Роман говорил о ней так, точно они давно знакомы. Неужели он жил на той самой улице, которую они обокрали? Это предположение показалось Дороти разумным. Недаром именно он выбрал район, в который они в итоге полетели, и лично составил список тех, кто погиб во время землетрясения. А Дороти ведь даже не потрудилась спросить, откуда он взял эти сведения.
Но почему он ей ни о чем не рассказал?
– Да не бойся ты, Кассия, на самом деле не стал бы я никого пинать, – продолжил он. – Но странно, конечно, было видеть ее живой, когда знаешь, что случится дальше.
Кассия? В «Фейрмонте» точно никакие Кассии не жили. Дороти постаралась припомнить, не видела ли в последние дни в «Мертвом кролике» Романа в обществе какой-нибудь незнакомой красавицы, но так ничего и не вспомнила.
В голову закралась жуткая мысль… Однажды Мак предложил циркачам услуги своего борделя. Конечно, не задаром, но с существенной скидкой. И хотя от одной этой мысли на душе становилось мерзко, Дороти невольно задалась вопросом: а что, если Роман решил воспользоваться этим предложением? Что, если он свел тесное знакомство с одной из работниц этих жутких борделей?
Но Дороти отмахнулась от этой догадки. Роман на такое не способен, это уж точно. Но с кем же он тогда разговаривает?
Она сделала еще один крошечный шажок к щели, и половица под ногами протяжно скрипнула.
Роман мгновенно затих.
Вот черт!
Дороти обернулась, торопливо прикидывая, успеет ли отскочить в сторону и спрятаться за ближайшим углом. Но не успела она прийти ни к какому решению, как Роман распахнул дверь.
– Дороти! – удивленно воскликнул он. – Что ты тут делаешь?
– Да так… – неуверенно начала она. – Хотела убедиться, что с тобой все в порядке. – Ложь была для нее обычным делом, но врать Роману в лицо было странно и непривычно, как, собственно, и шпионить за ним. Впрочем, и истинную причину своего появления в этом коридоре она вспомнила не сразу – для этого пришлось поднапрячь память. – Мне показалось, что наш разговор в баре тебя очень расстроил.
Роман задержал на ней взгляд и загадочно ухмыльнулся.
– Вот как.
Догадался ли он, что она подслушала часть его разговора? По выражению лица это было сложно понять. Дороти приподнялась на цыпочки, в глубине души надеясь, что длинный плащ скроет это движение, и попыталась тайком заглянуть Роману за плечо.
Он вопросительно вскинул брови.
– Ищешь что-нибудь?
Взгляд Дороти тут же метнулся в сторону, а щеки залила краска.
– Нет-нет, что ты. Мне просто… почудились голоса.
Лицо Романа мгновенно стало непроницаемым – точно у человека, пойманного на лжи. Но не успела Дороти указать ему на это, как он отошел в сторону и распахнул дверь, продемонстрировав ей свою комнату.
Незаправленная постель. Комод, уставленный старыми фотографиями. Кресло, завешанное грязной одеждой. И ни души.
– Здесь никого нет, – объявил Роман. Но в его темных глазах полыхнули лукавые огоньки, точно внутри вдруг вспыхнуло пламя.
Взглянув на него, Дороти вдруг вспомнила уличного музыканта, которого они с матушкой однажды увидели в Чикаго, где какое-то время жили. На нем была маска, а когда Дороти обернулась, чтобы получше ее рассмотреть, музыкант ее снял. Под ней оказалась еще одна. Больше Дороти оглядываться не стала, но всякий раз, вспоминая тот случай, не могла отделаться от мысли, что под второй маской музыкант носил третью, а под ней – четвертую, и так до бесконечности.
В этом смысле Роман был очень на него похож. Та же маска на маске. На мгновенье Дороти даже задумалась, а показывал ли он ей хоть раз свое истинное лицо.
Дороти опустилась на всю стопу, с трудом скрывая разочарование.
– Мне, наверное, показалось, – сказала она.
Но в глубине души знала, что это не так.
26
Эш
Он не стал возвращаться коротким путем. За бортом лодки бушевали волны, а рев мотора прорезал ночное безмолвие. Во мраке можно было различить разве что остовы деревьев, торчащих из воды и похожих на белоснежных конвоиров. Но Эш, казалось, не замечал ничего вокруг. Он все думал о Дороти, о пропавших записях из профессорского журнала, о возможности путешествовать во времени без корабля.
