Больше они ее не видели, да и она их. Плакала по ночам в подушку, я знаю, что скучала, но никогда не говорила об этом и не жаловалась. Потому что любила, верила в меня, а я…
Отстраняюсь от Арии и стискиваю кулаки в волосах, до хруста эмали давлю зубы. Боль физическая для меня ничто, боль потерь давно выела в груди дыру. До сих пор помню, как жена умирала, тот день перед глазами стоит. Ненавижу себя за это. И никогда не обреку эту девочку на тоже самое. Пусть лучше я тресну пополам от дикого вожделения, чем трону ее пальцем.
Укрываю Арию пледом, стараясь не смотреть и не ласкать ее тело взглядом. Получается с трудом, с напряжением, что опоясывает поясницу.
Закрывая каюту на ключ, надолго ухожу на палубу. Зову команду и даю им такой разгоняй, что они не знают, куда деваться. Ворчат, стонут, но делают.
Риччи крутится возле меня, осуждающе мотая лохматой светлой головой и озадаченно потирая бороду, но я отмахиваюсь от его немых нравоучений и ухожу в кухню. После долго вожусь с тросами для парусов и пропадаю в своем маленьком тайном логове возле мостика.
Возвращаюсь в каюту, когда ночь опускается на морскую гладь и раскрашивает воды оттенками индиго.
Пюре из овощей и печеная рыба на подносе. Я готов поставить девушку на ноги, но как дочь. Хватит с меня любви: наелся. Не в этот раз.
В каюте тихо. Полумрак ползет за ногами и кутается в ее алых волосах. Она спит. Или делает вид.
Девчонка на бок переворачивается, спиной ко мне, и что-то бормочет. Сжимается, будто в ожидании удара, коленки к груди подтягивает и шарит по кровати рукой: ищет что-то. Хватает краешек пледа, притягивает к себе и устраивается удобнее. Сжимает его, как друга, что способен спасти от морских демонов и дурных снов.
Я слышу тихие всхлипы, но Ария не пытается встать. Замирает каменным изваянием и плачет во сне.
Бикуль
Хозяйки давно нет. Очень-очень давно.
Запахи повсюду. Неприятные, колючие, едкие, маслянистые, прогорклые, всякие-всякие.
Темно вокруг. Страшно немного, но за хозяйку страшнее.
Считаю секунды. Когда надоедает, начинаю мерить время минутами. Потом уже и часов оказывается мало.
Стараюсь не двигаться. Хозяйка приказала! Хозяйка спасла от большого человека, знаком велела не выходить из душной и тесной конуры.
Большой человек странно пах и странно двигался. От него веяло старостью. Не такой, как от отца хозяйки. Тот пах увяданием, скорым концом. А от большого человека несло застывшей древностью. Наверное, так пахнут те насекомые, что навечно заперты в янтаре.
Еще он весь пропитался давней тоской и солью морей. И немного жареной рыбой.
Хожу из угла в угол, когда кто-то заглядывает – врастаю в потолок. Света совсем мало, и меня никто не замечает.
Проходят дни, и я слышу лязг металла и чую кровь. Крик большого человека, грохот. Через час его люди носятся из стороны в сторону, и я чуть не попадаюсь одному на глаза.
Запахи будоражат, я могу ощутить и запах хозяйки. Теряюсь, дрожу, потому что пахнет она смертью и усталостью. Горькой кровью, чужим телом и ненавистью.
Нельзя ждать!
Не могу ее оставить. Прости, хозяйка, но я иду!
Энзарио
Не хочется ее будить, но она истощилась. Не ела весь день. Потому я подхожу и сажусь рядом. Слегка касаюсь ее горячего плеча.
Девушка вздрагивает и распахивает глаза.
– Я тебе поесть принес, – говорю нейтрально и показываю на стол.
Карта давно схлопнулась: стоило крови обсохнуть на амулете. Чтобы ее снова раскрыть, нужна свежая рана. А мне и хочется, и колется.
Ария отворачивается и смотрит в противоположную стену.
– Я не голодна, Энзо, – тяжело вздыхает. – Ты хороший боец. Было глупо на что-то надеяться.
Осторожно провожу по ее руке. Дружески, а у самого кровь стынет в жилах от волнения.
– Ты просто слаба. Вот подлечишься и выпотрошишь меня. Будешь смеяться и ликовать над моим трупиком, можешь даже сбросить его с борта «Искры» – разрешаю. Но для этого нужно набраться сил. Сейчас, я подам, – встаю и натыкаюсь на два пламенных огонька в углу. Люнны испуганно ютятся под потолком, лишь слегка разбавляя мрак комнаты мягким золотом, а это другой источник света.
– Я больше не буду пытаться. Соглашение есть соглашение. Заберешь свое сокровище, вернешь меня в ближайший порт и можешь плыть, куда душа пожелает.
– А чего твоя душа желает? Поделишься? – подхожу осторожно к месту, где только что видел золотистое свечение, и всматриваюсь в темень.
Она медленно ползет на потолок: слышится слабое шуршание по дереву.
Щелкаю пальцами, заставляя люнны вспыхнуть. Рык пробивает слух, и жаркий воздух летит навстречу. Я отшатываюсь, но слишком медленно – молниеносный рывок противника, и колючая плеть рассекает щеку. От неожиданности припадаю на колено.
– Что за?…
Девчонка кричит. Вскакивает на ноги и мчится к груде листьев и лиан. Вот же морские демоны!
– Бикуль, отпусти! – приказ такой властный и резкий, что я невольно дергаюсь, будто он предназначен мне.
Зеленая плеть, как игла, протягивается через всю каюту и, разрезав рубашку, прошивает грудь насквозь, точно нож масло.
Оседаю. На коленях стою перед маленькой рыжей фурией и, беспомощно хватаясь за ветку, пытаюсь ее вытащить.
Будь свобода возможной, я бы порадовался, засмеялся, возликовал.
А так только рычу от боли. И злость, что не разглядел опасность, заливает мир черным киселем. Падаю в сторону, точно срубленное дерево, и почти касаюсь губами крошечных ножек девушки. Отключаюсь, как только сердце пропускает удар.
Глава 11. Ария
Лиана выскальзывает из раны, и я невольно зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Энзо лежит неподвижно, явно не дышит, а у меня в груди поднимается самая настоящая буря.
Первой тусклой реакцией была глупая радость.
Пират мертв! Я свободна!
– Ага, да. Свободна. Вся палуба в твоем распоряжении, можно резвиться, – бормочу под нос.
Свободна я бы была, стой мы в порту. И то, если бы удалось выбраться с корабля.
Да и я, вообще-то, передумала бежать, а тут…
Лихорадочно вытираю выступившую испарину и бросаю на друга убийственный взгляд.
– Бикуль, что ты наделал?! – шиплю на кота, а тот виновато опускает голову и толкается лбом в мой локоть.
Хозяйку защищал. Устал сидеть в трюме и пошел искать.
Как завороженная возвращаю взгляд к ране Энзо и удивленно моргаю.
Кровь остановилась, хотя дырища такая, что под пиратом должна была образоваться внушительная лужа.
