– А как же сыночек, мам? Я ведь тоже хороший, не только папку кормить, – Федерико идет с другой от меня стороны и обнимает за плечо.
– Если я начну готовить, то тебе самому потребуется некромант, – отвечаю весело, а внутри сжимаюсь, будто по полю колючек иду. Наступлю еще не туда, и идиллия рухнет, будто и не было ничего. – Я сабельных дел мастер, а не кулинарных.
– Да не может быть! – Федерико перебежками идет впереди и старается оказаться к нам лицом. – На спор? Папка вон мне учебу в университете проиграл. Никак не соглашался отпускать, из-за этого я в группе самый старый был, – он дует губы, а я никак не пойму, сколько ему лет. Вроде и мужчина уже, но с виду совсем наивный парень.
– На спор? – бросаю взгляд на Энзо и растягиваюсь в усмешке. – На спор я могу с твоим отцом сражаться. За ним еще один бой заржавел. С тобой могу забиться на пакет яблок. Они очень дороги моему сердцу, – крепко прижимаю к груди сверток. – Самое ценное готова поставить.
– Ну, тоже жрачка! Согласен! – и протягивает мне ладонь.
Энзо смотрит на нас с долей иронии, а потом пожимает плечами.
– Секундантом возьмете?
Глава 26. Энзарио
Впервые за десятки лет, мне кажется, что у меня началась нормальная жизнь. Сын дома, рядом. Ария… плечо к плечу, смотрит на меня так проникающе, будто ласкает взглядом. На Федерико она смотрит иначе, и я, колючий морской еж, совсем не ревную. Стараюсь. Хотя когда он подал ей руку на пирсе, я сильно напрягся, хотелось смотаться далеко-далеко, запрятать фурию и никому не показывать. Потому что моя. Но я же не деспот и свободу ценю, даю ей самой выбрать. И она выбирает меня: идет рядом, не отстает, пальцы сплетает не с моими пальцами, а с душой.
Плевал я на свои установки и правила. Хочу сейчас немного радости. Я знаю, что впереди меня ждет боль и разочарование, но сейчас мне нужны эти дни, наполненные страстью и обожанием. Да и карта уже в моих руках, Ишис должна помочь и выкроить в своей небесной канцелярии хоть чуточку счастья и для меня. Или хотя бы свободы.
Сегодня я согласился есть не в каюте. Мы располагаемся в столовой. Моряки гудят о своем и усердно стучат вилками, а Ария изучает лицо сына. Маленький укольчик ревности растворяется в ее смешливом тоне:
– И на кого же ты учишься. Федерико? – спрашивает с любопытством. – А то про учебу сказал, а подробности опустил.
Волосы она подвязала. С косой как-то не сложилось, так что теперь у нее на голове красовался высокий хвост, перехваченный кожаным широким шнурком. Завязывала она его остервенело и яростно. Намертво. Как бы не пришлось потом шнур разрезать. Все жаловалась, что если дело до драки дойдет, то «отрежет лохмы, Ишис свидетель».
Ария такая Ария.
Я ей пока не признался, что отрезать даже волосок не позволю. И за отсеченный локон разрешу надрать задницу Скадэ. Да, я мстительный гад. И сам ее научу всему, только утрясу бурю в своей душе и разберусь с желаниями сердца.
Федерико любит покрасоваться и сейчас не остается в долгу. Раскрывает над столом ладонь: на ней, будто спит, крошка люнн без зарядки. Мертвый по сути камень. Вокруг него сын раскладывает на столе мецки, ровно пять, и быстро чеканит:
– Се-ни-три-люнн!
Кругляшка приподнимается над столешницей, моряки затихают и оборачивают головы. Да, свой артефактор на корабле, даже молодой – это большой плюс.
Я щелкаю пальцами, и люнн загорается, пляшет перед глазами, как живой светлячок.
– Вот это да-а! – тянет Ария и завороженно смотрит на все это действо, а в глазах у нее огонь и такое детское любопытство, что я невольно засматриваюсь.
Что она вообще там видела на своей Ласточке? Где бывала? Что узнать успела, пока не попала сюда? Фокус-то простенький, для больших городов – мелочь вообще, а восторга столько, будто она только вчера вышла из кромешного мрака на свет.
– А еще могу кровь остановить, – хвалится Федерико. – Не моя специальность – подруга научила. Правда, – он грустнеет, – ай! Неважно, – отмахивается. – Так во сколько драться будем?
– Дай Арии немного передохнуть, – поглядываю на девушку искоса. Мне уже давно хочется ее зажать в уголке и не выпускать сутками.
– Да хоть сейчас, – взгляд Арии просто не читаем, а вот губы дрожат, будто она сдерживает смех. Несносная девчонка! Ей что, только бы по палубе прыгать и саблей размахивать? Игриво бросает: – Я очень хочу свои яблоки назад.
– Тебе же от них плохо? – подшучиваю я.
А Федерико удивленно вскидывает бровь.
– Мне вкус нравится, – Ария насмешливо вскидывает подбородок, а в глазах кипит и потрескивает веселый задор. – И ты же будешь вытирать мне слезы, если что?
– Нет, – говорю намеренно коротко. Девушка поджимает губы, а я захожусь смехом. – Я лучше их тебе приготовлю так, чтобы тебе не было плохо.
– Это просто невозможно, – она щурится и рассматривает меня пристально, а под ресницами морская бездна колеблется. – Но я готова попробовать. Как только отобью их у твоего сына.
– На полный живот я даже готов тебе немного поддаться, – Федерико переводит взгляд на меня, а потом качает головой. – Не, не буду поддаваться, а то папка засмеет.
Ухмыляюсь. О, да, я оторвусь, но сначала не показать бы волнение. А то кровь по венам течет со скоростью шквального ветра. Это я – бессмертный, а они – молодые и горячие не знают страха. А мне за обоих трястись.
Ария будто кипит изнутри.
Я видел ее разной: разъяренной, полной обжигающего гнева, расстроенной, плачущей от страха, взволнованной, безнадежно уставшей, радостной.
Но это пламя было мне совершенно незнакомо.
Или все же…
Да! Когда она вызвала меня на дуэль.
«Испытай меня, Энзо». Слова выкручивают меня, будто это было только вчера, стягиваются тугим жаром в паху, но я хочу увидеть. Хочу ее, но буду смотреть, как эта бестия возьмет саблю в руки. Снова.
Сейчас ее глаза лучатся глубинной синевой и азарт уже совсем другой.
Только бы не убили друг друга, остановиться нужно вовремя. А уж потом от меня фурию никто не спасет. Глава 27. Ария
Меня распирает изнутри от вороха чувств, а Энзо бросает такие многозначительные взгляды, что не могу отказать себе в удовольствии подразнить его. Команда вокруг прислушивается к нашему разговору, а когда улавливает, что сейчас какая-то девчонка будет драться с сыном капитана – азарт и возбуждение поднимаются до той отметки, когда воздух потрескивает и искрит.
– Что она о себе возомнила, – шепчут они. – Вот будет потеха, – говорят они громче. Кто-то тихо смеется, а Энзо все больше мрачнеет, над его головой вот-вот засверкают молнии.
Федерико же поднимается и, согнувшись в шутовском поклоне, указывает на выход.
