— Это… так мило, я… не знаю… что сказать, — запинаясь, проговорила Леона.
Герцог улыбнулся и вынул жемчужное ожерелье из коробочки.
— Позвольте мне надеть его вам на шею.
Она послушно повернулась к нему спиной, нагнула голову, и герцог защелкнул застежку.
— Посмотрите на себя в зеркало, вон там, — предложил он. Леона послушалась и увидела, что он был прав, считая, что для полного совершенства ее внешнего вида не хватало этой маленькой детали.
Кружева подчеркивали белизну кожи, но теперь ее изящную шею украшало колье из нежно переливающихся жемчужин, придавая ее образу утонченность, которой прежде у нее не было.
— Спасибо вам… еще раз спасибо! — воскликнула Леона. — Но я не понимаю, почему вы так добры ко мне.
— Я мог бы привести вам тысячу причин, — ответил герцог. — Сейчас же скажу вам только то, что очень хочу, чтобы здесь в замке Арднесс вы нашли свое счастье.
— В таких обстоятельствах трудно оставаться несчастной, — ответила Леона.
Но пока ее губы произносили эти слова, в голове возникали вопросы, на которые она не могла найти ответа.
Почему герцог сжег ее письмо? Почему никому не было позволено упоминать имя его сына Эьана? И почему, будучи очень добрым внешне, он приказывал творить такие жестокости, как принудительное выселение людей?
И вновь у нее не было никаких возможностей поговорить с ним об этом.
К ужину собралось гораздо больше людей, чем было за обедом.
Выяснилось, что в замке живут несколько мужчин среднего возраста и старше, которые днем отправились на рыбную ловлю или поохотиться на куропаток, а сейчас вернулись и оживленно обсуждали свои дневные развлечения.
Чтобы за столом не оказались исключительно мужчины, к ужину были приглашены дамы из соседних имений. Они с нескрываемым любопытством разглядывали Леону.
Герцог еще раз объяснил, что теперь она будет жить у него в замке Арднесс.
Девушке показалось — хотя она не была в этом полностью уверена, — что в устремленных, на нее взглядах, кроме естественного любопытства, была еще и критическая оценка.
Между тем она наслаждалась вечером просто потому, что пожилым джентльменам доставляло удовольствие осыпать ее комплиментами и рассказывать о себе.
Большинство из них приехали либо с севера Англии, либо с юга Шотландии.
— Мы останавливаемся здесь каждый год, — сказал один из них Леоне, — мне кажется, что охота в Арднессе гораздо интереснее, чем где-либо еще на севере.
Говоря это, он наклонился вперед, обращаясь к герцогу, который сидел через несколько мест от него:
— Кстати, герцог, эти ваши овцы испортили нам сегодня всю охоту.
— Правда? — спросил герцог.
— Они бежали перед линией и поднимали птиц прежде, чем наши пули могли бы их достать.
— Я поговорю об этом со своим пастухом, — пообещал герцог.
— Очень на это надеюсь, — ответил охотник. — Возможно, овцы увеличивают ваши доходы, но они совсем не увеличивают наше удовольствие от отдыха.
Герцог на это ничего не ответил, и беседовавший с ним человек, очевидно англичанин, снова повернулся к Леоне.
— Северные лендлорды совсем помешались на овцах, — сказал он. — Но я слышал, что скоро начнут ввозить шерсть из Австралии. Тогда-то, надо думать, их пыл поугаснет вместе со снижением цен.
— Что ж, в таком случае, — сказала тихонько Леона, — возможно, им покажется, что они были не правы, заменяя людей овцами!
Ее голос изменился, и это заставило ее соседа за столом посмотреть на нее довольно резко.
— Вы подразумеваете выселение людей?
— Именно!
— Я читал об этом несколько статей в «Таймс» и подумал тогда, какой это позор!
— Можно ли что-нибудь сделать? — спросила Леона.
Он пожал плечами:
— А что могут сделать люди, которые живут в Англии? Я ото всех слышу, что планируются выселения еще в нескольких местах.
— О! Нет! — воскликнула Леона. — Неужели никто не может обратиться к королеве?
Человек, с которым она разговаривала, улыбнулся.
— Даже королева с высоты своего положения не может так легко повелевать шотландскими лендлордами, — сказал он.
Затем, посчитав предмет разговора более не интересным, он повернулся к даме, сидящей от него по другую сторону.
«Я совершенно ничего не могу сделать! Ничего!» — сказала себе Леона.
Она подумала, что, если будет продолжать настойчиво выражать свое мнение, герцог, пожалуй, рассердится и отправит ее прочь из комнаты.
Роскошное платье и жемчужное ожерелье вокруг шеи показались ей вдруг такими же предательскими, как и те тридцать серебряных монет, что получил Иуда за предательство Христа.
По окончании обеда в зале появился волынщик и традиционно обошел вокруг стола, дамы удалились в гостиную, которую Леона прежде не видела, — еще одну великолепную залу.
Леона догадалась, что обстановкой этой гостиной занималась герцогиня, поскольку выглядела она гораздо более элегантной, чем другие комнаты. Мебель во французском стиле, занавески и ковер самым тщательным образом подобраны по цвету и материалу.
На полированных столах выстроились предметы искусства, собранные — Леона не сомневалась — самой герцогиней: табакерки эпохи короля Георга, покрытые эмалью и украшенные драгоценностями, китайские сервизы и несколько восхитительных изделий из нефрита.
Пока она рассматривала все это великолепие, к ней подошла одна из дам, которую, насколько Леоне было известно, звали леди Бауден.
— Такое ощущение, что вас одели специально для этой комнаты, мисс Грен вилл, — сказала она приятным голосом.
— Спасибо за комплимент, сударыня.
— Здесь в замке не так часто встречаются особы столь юные и столь привлекательные, — продолжала леди Бауден. — И герцог сказал, что теперь вы будете жить здесь.
— Да, сударыня. Мои родители умерли, а матушка в молодости была очень дружна с герцогиней.
Леди Бауден вздохнула:
— Мы все так скучаем без герцогини. Она была прекрасной женщиной и, честно признаться, только благодаря ей это место выглядело человечным.
Леона посмотрела на нее вопросительно и улыбнулась, когда та сказала:
— Каждый раз, когда я прихожу сюда, я чувствую себя, как во дворце великана-людоеда. А вы разве этого не чувствуете?
Леона засмеялась.
Это действительно очень сильно походило на ее ощущения. Кроме них, в этой части комнаты не было больше никого, и леди Бауден, оглянувшись через плечо, понизила голос.
