— Вот именно! — ответил он. — Ведь Федор поднял восстание, побывав на Гваделупе, а там находится центр французской революции в Вест-Индии.
— Это правда? — спросила Грэйния.
— Мне говорили, что Федор назначен главнокомандующим инсургентами на Гренаде.
— Значит, все это планировалось заранее? Граф кивнул:
— У них есть оружие и боеприпасы, они надели фригийские колпаки, нацепили национальные кокарды, а на их флаге написано: «Liberte, Egalite, ou la Mort»
[4]
.
— И вы считаете, что англичане об этом не знают?
Граф пожал плечами, и Грэйния без слов поняла, что англичане в Сент-Джорджесе самодовольно благодушествовали и были слишком поглощены развлечениями, чтобы предвидеть восстание.
Просто поразительно, что их застали врасплох, в то время как граф знал столь многое.
Впрочем, Грейнии не в новинку, что на Гренаде очень часто осведомлены о происходящем на других островах и не замечают событий у себя под носом.
Грэйния и Бофор шли по той части сада, за которой прежде хорошо ухаживали, теперь же она являла собой буйное смешение красок и растений.
Кое-где сохранились куртинки английских цветов; их выращивала мать Грейнии, а теперь они так разрослись, что сделались естественной частью тропического пейзажа.
В доме, когда они подошли к нему близко, стояла тишина, и Грейнии было ясно, что отец еще не приехал.
Она вошла в парадную дверь, граф последовал за ней; они прямо направились в кухню, но там было пусто.
— Эйб и ваш слуга еще не вернулись, — сказала Грэйния.
— В таком случае давайте присядем и подождем их, — предложил граф. — Прохладнее всего в гостиной.
— Когда я зашла туда сегодня утром, то удивилась, почему на мебели нет чехлов, — сказала Грэйния. — Вы часто сидели там?
— Случалось, — ответил граф. — Это напоминало мне о доме, где я жил ребенком, а также о моем доме на Мартинике, он очень красив. Хотел бы я когда-нибудь показать его вам.
— Я бы тоже этого хотела.
При этих словах глаза их встретились, но Грэйния тотчас отвела взгляд.
— Может, предложить вам чашечку вашего собственного кофе?
— Я ничего не хочу, — отказался граф от угощения, — только поговорить с вами. Садитесь, мадемуазель, и расскажите мне о себе.
Грэйния рассмеялась:
— Мало, что осталось рассказывать, вы почти все уже обо мне знаете. Я бы лучше послушала вас.
— Это было бы скучно, — возразил граф. — Будьте, как хозяйка пощедрее к гостю.
— К незваному гостю, занявшему в доме большое место!
— Это правда, но, лежа в постели и глядя на ваш портрет, я предчувствовал, что вы будете такой же доброй и гостеприимной, какой вы и оказались.
— Я уверена, что вы понравились бы маме, — совершенно импульсивно произнесла Грэйния.
— Ваши слова как нельзя более приятны мне. — Граф вежливо наклонил голову. — Я много слышал о вашей матушке и знаю, как она была отзывчива ко всякому, с кем встречалась. Уверен, что она гордилась бы вами.
— Она не гордилась бы, если бы узнала, какие… планы строит папа, — очень тихо проговорила Грэйния.
— Но ведь мы с вами уже решили, что вы поговорите с отцом и объясните ему, что почувствовала бы ваша матушка, будь она здесь.
Граф говорил почти сурово — словно школьный учитель, ожидающий повиновения от ученицы.
— Отец очень переменился… с тех пор, как мы уехали, — ответила Грэйния. — Когда мы плыли сюда, я догадалась, что у него есть какой-то план… или замысел.
Они помолчали, потом заговорил граф:
— Если бы, оставшись здесь, ваш отец занялся, как следует плантациями, то я уверен, это принесло бы ему необходимые деньги, и он не попал бы в зависимость от… других людей.
Он запнулся перед последними словами, и Грэйния поняла, что он собирался назвать имя Родерика Мэйгрина, но передумал.
— Папа никогда не получал больших доходов с плантаций, — сказала Грэйния.
— Это потому, что он выращивал слишком много разных культур одновременно вместо того, чтобы сосредоточиться на одной, имеющей хороший спрос. — Грэйния смотрела на графа удивленно, он улыбнулся и продолжал: — Мои плантации процветали, и я получал много денег.
— Вы обратили внимание на наши?
— Да, я полюбопытствовал и, признаться, не мог понять, чего ради ваш отец полагался на друзей и пренебрегал тем, что стало бы прекрасным источником дохода.
— Мне всегда говорили, что французы очень практичны, но вы вовсе не выглядите деловым человеком.
— Я, как вы и заметили, практичен, — возразил граф, — и когда после смерти отца я взял дело в свои руки, то твердо решил добиться успеха.
— Но вы потеряли ваши плантации на Мартинике, — сказала Грэйния. — Жаль, что так случилось, я вам очень сочувствую.
— Я их верну. Однажды они снова станут моими.
— А тем временем вы могли бы помочь нам управиться с нашими.
— Хотел бы помочь ради вас, но вы должны понять, что это невозможно. Попробуйте убедить вашего отца сосредоточить все внимание на выращивании мускатного ореха. Здесь он растет лучше, чем на других островах, и спрос на него по всему миру всегда велик.
— По-моему, папа не жалует мускатный орех из-за того, что он не сразу дает плоды.
Граф кивнул:
— Это верно. Приходится ждать лет восемь, а то и девять. Но урожай постоянно возрастает до тех пор, пока дереву не исполнится тридцать лет. В среднем с каждого дерева собирают от трех до четырех тысяч орехов ежегодно.
— Вот уж не знала, что так много! — воскликнула Грэйния.
— Вдобавок они дают по два урожая, — продолжал граф, — а у вас ведь уже есть некоторое количество деревьев. К сожалению, слишком близко к ним посажены другие плодовые деревья, к тому же их забивает и душит подлесок.
Он помолчал, но, убедившись, что Грэйния слушает его с глубоким вниманием, сказал:
— Простите, что читаю вам лекцию. Но, честное слово, меня очень огорчает, когда я вижу, как попусту пропадает земля, способная давать хороший урожай.
— Мне бы хотелось, чтобы папа услышал это от вас.
— Сомневаюсь, что он стал бы ко мне прислушиваться, — заметил граф. — Но вы сами могли бы это объяснить человеку, который будет работать на вашего отца.
— На него работал Эйб, но папа вызвал его к себе. Не мог обойтись без него.
Граф ничего не ответил, и снова наступило молчание.
Первой заговорила Грэйния с удрученным вздохом:
