— Да, я это понимаю, но…
Чтобы удержать ее от покаянных рассуждений, Бофор поцеловал жену, и у нее тотчас все вылетело из головы, кроме радости от его поцелуя.
Теперь, узнав, что корабль предназначен для продажи, она молила судьбу, чтобы денег, полученных за него, хватило бы на долгое, очень долгое время, тогда графу нескоро придется расставаться со своими сокровищами.
И, разумеется, Бофор прав: она должна узнать, что с отцом, прежде чем они с мужем практически утратят всякую возможность куда-либо уехать с Сен-Мартена.
Значит, хоть и на короткое время, но придется покинуть здешний дом графа, где она нашла свое счастье. Грэйния прижалась к мужу.
Бофор проснулся и, не открывая глаз, обнял жену. Она спросила:
— Мы ведь не станем слишком рисковать, правда? Если окажется, что причаливать к Гренаде небезопасно, повернем назад?
Теперь уже граф пробудился окончательно и посмотрел на Грэйнию.
— Моя обожаемая, моя чудесная маленькая женушка, ведь ты же не думаешь, что я повезу тебя туда, где тебе будет угрожать опасность? Обещаю тебе: если белый флаг, вывешенный Эйбом, не возвестит нам полную безопасность, мы немедленно уплывем оттуда.
— Это все, что я хотела узнать, — сказала Грэйния. — Если бы с тобой что-то случилось, я бы… умерла.
— Ни к чему говорить о смерти, — ответил Бофор. — Ты будешь жить, и мы увидим наших детей и наших внуков, бегающих по плантациям на Мартинике, задолго до того, как расстанемся друг с другом на бренной земле.
Слова его звучали пророчески; Грэйния обняла мужа за шею и приблизила свои губы к его губам.
— Как мне выразить всю силу моей любви к тебе?
— Вот так!
Он стал целовать ее, сердце его билось рядом с ее сердцем, и Грэйния чувствовала, как в нем разгорается пламя, от которого и в ней самой вспыхнет тот же огонь.
…И музыка ангелов зазвучала над ними, и свет небесный накрыл их своим покрывалом, и они стали одно.
Море переливалось синевой и зеленью, солнце сияло в небе, ветер надувал паруса, и судно словно не плыло, а скользило по гладкой поверхности воды.
Люди на корабле насвистывали и напевали за работой, и Грэйнии казалось, что все они, как и граф, рады покончить с полной риска и опасностей жизнью пиратов и вернуться к тому, что Бофор называл респектабельностью.
Каждый вечер за обедом они обсуждали свои планы.
— Жаль, что на Сен-Мартене такое небольшое население и совсем не бывает преступлений, — говорил Лео, — иначе они нуждались бы в моих услугах.
— Не бывает преступлений? — удивилась Грэйния.
Лео покачал головой:
— Если кто-то совершит кражу, куда он сплавит свою добычу? И все они настолько добропорядочны, что никто никого не хочет убивать.
— Значит, твои способности останутся втуне, — заметил граф. — Но не беспокойся — когда мы вернемся домой, тебя там будут ждать сотни дел, я в этом уверен.
О времени возвращения на Мартинику все говорили с большим оптимизмом, а клерки из конторы Лео, как узнала Грэйния, по вечерам штудировали законы, чтобы не отстать в подготовке к экзаменам на звание юриста, сколько бы ни пришлось его дожидаться.
Грэйния по-настоящему привязалась к друзьям Бофора, а остальные члены команды не только восхищались ею, но и обращались к ней со своими заботами, охотно делились планами на будущее.
— Я убеждена, что любая женщина позавидовала бы мне, узнав, какими замечательными мужчинами я окружена, — сказала как-то Грэйния мужу.
— Ты принадлежишь мне одному, маленькая, и если я увижу, что ты на кого-то заглядываешься, тебе придется убедиться, как я ревнив. Она тесно прильнула к нему и ответила:
— Ты отлично знаешь, что я ни на кого не заглядываюсь, кроме тебя. Я люблю тебя так сильно, что даже боюсь наскучить тебе своей привязанностью, и тогда ты займешься поисками женщины менее откровенной, женщины непредсказуемой и загадочной.
— Я хочу твоей любви, — сказал он. — Ты не любишь меня даже наполовину так сильно, как я этого жажду.
И он поцеловал ее страстно и требовательно, вложив в поцелуй всю силу своего желания.
По пути на Гренаду они не встретили ни одного корабля, поэтому доплыли скорее, чем в прошлый раз, когда направлялись на Сен-Мартен.
Под вечер накануне прибытия на Гренаду Анри пришел в каюту после сиесты помочь Грэйнии смыть краску с волос.
Он вынужден был красить ей волосы заново каждый раз, как она мыла голову, но теперь краску надо было просто смыть, чтобы на Гренаде Грэйния выглядела как англичанка.
Она высушила волосы на солнце и оставила их распущенными по плечам.
Днем граф находился на палубе у штурвала, а когда уже на закате вернулся в каюту, увидел, что Грэйния стоит у окна. Он немного поглядел на нее, потом сказал с улыбкой:
— Я вижу, у меня здесь английская гостья. Рад познакомиться с вами, мистрисс Ванс!
Грэйния рассмеялась и подбежала к нему.
— Но это же замечательно! — воскликнула она. — Ты говоришь по-английски гораздо лучше, чем я по-французски.
— Это было бы невозможно, — возразил Бофор, — но я рад, что твои уроки принесли пользу.
— Говоришь ты, как настоящий англичанин, только выглядишь гораздо изысканнее, чем любой из них.
— Ты мне льстишь, — сказал Бофор. — Но, дорогая моя, как бы ты ни выглядела, помни, что ты моя жена, моя прелестная, очаровательная французская женушка.
Он поцеловал ее. Потом перебросил распущенные волосы ей на лицо и снова поцеловал Грэйнию сквозь сияющую золотом завесу.
— Ты снова моя золотая девочка, — сказал он. — Уж и не знаю, какой я люблю тебя больше, темной и загадочной, как вечерний сумрак, или Сияющей и золотистой, как весеннее утро.
Граф рассчитывал, что они подойдут к Гренаде уже после восхода солнца, но не слишком рано на тот случай, чтобы у Эйба хватило времени переменить при необходимости флаг. Но они задержались из-за штиля и потому оказались у острова примерно в одиннадцать часов.
Грэйния находилась на кормовой палубе вместе с мужем; они ждали сигнала от дозорного на мачте.
Тот поднес к глазу подзорную трубу, и никто на палубе не произнес ни слова, пока не раздался крик дозорного:
— Белый флаг! Вижу его совершенно ясно! Граф повернул штурвал, ветер надул паруса, и судно рванулось вперед.
Нужно было настоящее искусство, чтобы войти в Тайную гавань, но граф справился с задачей блистательно. Грэйния ощутила толчок в сердце при виде пристани, сосен и сверкающих на солнце листьев бугенвиллии — все это было так знакомо с самого детства.
Они бросили якорь, на пристань протянулись сходни, и граф подал Грэйнии руку.
