— Все это неважно, — вздыхаю от ее непонятливости. — Ты могла мне просто сказать, а не мучиться от боли. Просто сказать, понимаешь?
Настя едва заметно кивает, а я, взглянув на нее, вдруг отчетливо сам понимаю, что нет.
Она может сказать о том, что ей нужны деньги на новую безделушку или такой же телефон, как увидела у подружки. Может сказать, что хотела бы съездить на пару дней в Париж и закупиться шмотками в фирменных магазинах.
Но о том, что, как она думает, может вызвать мое недовольство и пошатнет наши стабильные отношения, она и дальше будет упрямо молчать.
Спорить, отстаивать свою точку зрения, настаивать, пытаться что-то мне доказать, помимо того, что самый крутой отдых — клубы и танцы… Нет, все это не ее. У нас ровные отношения, в которых штиль сменяется бурей только в постели. И так удобно двоим — мне и ей, только вот…
Впервые за долгое время мне кажется, что этого мало.
Чертовски удобно, но мало.
Глава 17
Лев
Привлекательность частной клиники, в которую я привожу Настю, в удобном расположении и отсутствии очередей. А еще в том, что там работают те же врачи, что и в государственном учреждении. То есть, люди с огромным практическим опытом.
Полное обследование занимает около часа, хотя врач, едва осмотрев ногу, сразу ставит диагноз. А после просто его подтверждает.
У Насти действительно оказывается растяжение связок голеностопного сустава. И ей повезло, так как первая степень позволяет ограничиться на сегодня давящей повязкой, обезболивающим и мазями, которые нужно купить. Ногу нельзя беспокоить и нагружать. Через два дня можно начать делать ванночки, массажи и лечебную гимнастику, да и то, если возникнет необходимость.
— И как вас так угораздило: хоть бы зима… — вздыхает врач, закончив перечислять курс действий на ближайшее время. — Хотя у начинающих спортсменов так часто бывает. Или вот вчера с производственной травмой была стриптизерша…
Настя впивается в мою руку пальцами, как будто не в силах вспоминать о случившемся.
— Переходила через дорогу, — поясняет она и добавляет прежнюю жалобу: — С этим такси часто так неудобно…
— Да, конечно, — доктор бросает в ее сторону задумчивый взгляд и благоразумно не пугает юную пациентку, как неудобно бывает в троллейбусе или маршрутке. — Кстати, на случай, если вам все-таки понадобятся процедуры, а ездить каждый день на них будет доставлять неудобство, у нас есть вип-палаты, и…
— Нет уж, спасибо! — выпаливает девушка, даже не обдумывая такой вариант, и бросает на меня умоляющий взгляд.
— Будем уповать на волшебные мази, — смягчаю ее резкий отказ.
— Да, я справлюсь, — заверяет она. — Мне нельзя долго болеть!
И так как заверяет она не доктора, а меня, на этот раз задумчивый взгляд летит в мою сторону. Пожимаю плечами — сам пока не могу разобраться, что происходит.
— Ну что, идем? — спешит Настя.
И мужественно собирается скакать на одной ноге, держа в руках туфли, в которые не может влезть из-за повязки. Доктор участливо предлагает кресло до выхода. Качнув головой, чтобы стряхнуть с себя этот бред, беру у него визитку, подхватываю девушку на руки и несу до машины.
Настя поворачивается к окну и всю дорогу молчит — наверное, лекарство действует хорошо. И слава Богу, а то сегодня я не удивлюсь, если она вдруг поинтересуется: подвезу ли я ее домой или высажу на обочине.
Она ведет себя странно. И я пытаюсь припомнить какие-нибудь звоночки, поясняющие это ее непривычное поведение.
Ни фига толкового в голову не приходит.
Выныриваю из мыслей, заметив, как пролетаю мимо зеленого знака аптеки. Выскакиваю за мазями, которые посоветовал доктор. И вроде бы отсутствую всего ничего, но к моему возвращению Настя успевает уснуть.
И выглядит при этом так трогательно и беспомощно, что мне становится ее жаль. Жаль оставлять одну в пустой квартире. К тому же, на ночь у меня она уже оставалась, так что, в принципе, ничего нового.
Правда, подъехав к дому, задумываюсь: с этим ее странным настроением не решит ли она, что, несмотря на травму, я настаиваю на том, чтобы ночь прошла бурно.
— Приехали? — Настя устало открывает глаза, всматривается в окно и оборачивается ко мне с такой светлой улыбкой, как будто я вручил ей подарок. И говорит уже другим, бодрым голосом, полным воодушевления: — Приехали!
Снова взяв ее на руки, несу осторожно, чтобы случайно не задеть ее ногу. Но такое ощущение, что нога беспокоит только меня. Настя крутится на руках, прижимается ко мне, едва не заползая мне под рубашку, и жарко, с придыханием шепчет:
— Будешь моим доктором этой ночью? А я буду очень, очень плохой медсестрой.
Она начинает целовать меня в подбородок, опускается к шее, а потом так заводится, что к моменту, как мы достигаем квартиры, я остаюсь практически без рубашки.
Настя с жадностью водит горячими пальцами по моим плечам, дышит в ключицы, проходясь по ним языком и настроена так решительно, что я едва попадаю ключом в замочную скважину.
Где-то на подкорке сознания мелькает мысль, что лучше остановиться.
Но тухнет от жара нового поцелуя. Страстного, жадного, на который я отвечаю с таким же пылом, словно мы успели друг по другу сильно соскучиться.
«Словно» — мелькает еще одна мысль в подсознании. «Словно» — это ведь…
— Хочу тебя, — торопит меня срывающийся голос любовницы.
Мы вваливаемся в прихожую сплетенным клубком, наполняем притихшую квартиру новыми тенями и сбившимся дыханием.
Темно.
Горячо.
И хорошо, несмотря на то, что как-то бессмысленно…
На пол падают туфли. Тут же прячутся под моей рубашкой, полетевшей следом за ними. Слышится звон ключей.
Но все эти звуки как отголоски.
Настя вцепляется в мои волосы, тянет к себе, трется неудовлетворенной кошкой о мою грудь.
И я тоже хочу стать ближе.
Хочу сбросить брюки, хотя бы расстегнуть молнию, потому что в джинсах становится тесно.
Краем сознания понимаю, что нужно дойти до постели — там будет удобней. Мне по хрен, но Насте удобней.
Но она не собирается ждать. Целует лихорадочно, жарко, заставляя на хрен забыть обо всем.
И, кажется, сама обо всем забывает, потому что в какой-то момент, когда я завожусь настолько, что начинаю тихо слетать с катушек, Настя неожиданно издает странный писк.
Удивленный и жалобный. Мало напоминая в этот момент жадную кошку, уверенную в себе. Скорее незаслуженно пнутого котенка, который наивно доверился более сильному.
— Твою мать… — замерев, смотрю на ее ногу, которой она ненароком прижалась к стене, и наконец выныриваю из этого наваждения.
