Последнюю ночь Фиона пролежала без сна, перебирая мысленно, как в калейдоскопе, каждый радостный миг, который она испытала здесь. Она заново переживала каждый момент ощущения счастья, каждый взрыв восторга, каждое биение переполненного любовью сердца.
Она никогда не поверила бы, что любовь может доставлять такие тяжелые физические страдания, как ее нынешнее чувство к Джиму. И расставаться с ним было больно, и с ним рядом она испытывала сладкую и мучительную боль.
Он был ей так нужен, ей так хотелось принадлежать ему, стать его частью! Будущее пугало ее, когда она останется одна, без него.
Безумные идеи, сумасшедшие планы мелькали в ее мозгу, надо было что-то придумать, чтобы удержать его.
Она не допускала мысли, что никогда больше его не увидит, никогда не услышит веселого голоса, не встретит улыбки и взгляда, которым он ее одаривал, держа в объятиях.
Никогда больше она не почувствует прикосновение его рук, запах твидового пиджака, его ищущие губы…
Джим серьезный, веселый Джим, Джим встревоженный, Джим озорной, любящий — каждый оттенок его настроения, каждое выражение его лица проплывали перед ее бессонным взором, каждый следующий образ всплывал отчетливее предыдущего, каждое воспоминание наносило ей маленькую рану, которая навсегда останется с ней.
Солнце сегодня сияло, и они с Джимом устроили пикник под деревьями.
Было очень жарко, и после еды они сидели в тени, слушая пение птиц и шелестящий шум леса.
Им вовсе не требовались слова, так хорошо они чувствовали себя вместе, так радостно им было вдвоем.
Через несколько часов они побрели назад к дому. Солнце садилось над Южным Даунсом
[3]
в полном великолепии.
На фоне величественного багряного заката задрожала, мерцая, первая вечерняя звезда, и луна пока еще бледным, едва заметным призраком начала свой путь по небу.
Джим смешивал коктейль, когда в комнату вошла миссис Кэри.
— Вы не сочтете нас чересчур невежливыми, если мы с Джоном отправимся обедать? — спросила она. — Мы приглашены к дорогим нам друзьям…
— Идите, конечно, — перебил Джим. — Я присмотрю за Фионой.
— Прошу вас, не отказывайтесь из-за меня, — поддержала Фиона.
Как только миссис Кэри вышла из комнаты, их с Джимом взгляды встретились.
— Как мило! — проговорил он. — Пообедаем наедине, дорогая!
Она улыбнулась, а он, вручив ей коктейль, поцеловал ее.
Фиона долго лежала в ванне, наслаждаясь ароматами соли и лавандового мыла, широченной купальной простыней, висевшей в ожидании ее.
Она надела платье, уделила особое внимание косметике и прическе. Наконец, приготовившись, она спустилась вниз как раз в тот момент, когда по всему дому разнесся глухой удар гонга.
— Дорогая, ты выглядишь очаровательно, — вымолвил Джим после того, как дворецкий вышел.
— Спасибо, — шепнула в ответ Фиона. Джим поднял бокал.
— За единственную женщину, которую я любил в своей жизни, — провозгласил он, и кровь застучала в ушах Фионы.
Она была счастлива и понимала, что слова Джима говорят о том, что его сердце рвется к ней.
Они выпили кофе, и он повел ее из-за стола в сад. Шли молча. В тени сиреневого сада он ее обнял.
— Ты моя, Фиона? — спросил Джим, касаясь губами ее губ. — Ты любишь меня?
— Больше всего на свете. Я твоя, до последней капли.
Она закинула руки ему на шею.
Она не знала, сколько времени они там простояли. Потом Джим подхватил ее на руки, как ребенка, и понес назад в дом.
— Ты по-прежнему ничего не весишь, — небрежно заметил он, но она слышала в голосе глубокое беспокойство и, смеясь, возразила:
— Я потяжелела на несколько фунтов!
В гостиной Джим завел граммофон. Нежные звуки скрипичного соло как будто слились со звуками ночи.
Они долго сидели и слушали, не говоря ни слова. Наконец Джим поднялся на ноги и, точно пытаясь уйти от серьезных тем, поставил джазовую музыку.
— Пойдем потанцуем, Фиона, — предложил он, и они окунулись вдвоем в ритмичный танец, лихо исполняемый, можно сказать, на пятачке паркетного пола.
«Завтра вечером я снова буду танцевать, — подумала она про себя, — только все будет совсем по-другому».
Фиона закрыла глаза, прислонилась щекой к плечу Джима, двигаясь вместе с ним в идеальном согласии.
«Какой здесь покой и счастье, — думала она, — тихая музыка, уютная комната, теплый душистый ночной воздух льется в открытые окна…»
Несколько ламп, затененных красивыми абажурами, создавали легкий полумрак в комнате.
— Просто божественно! — пробормотала она, и Джим в ответ коснулся губами ее лба.
Танцевали долго. Джим менял пластинки: танго, быстрый фокстрот, какой-то старомодный вальс, которым они завершили вечер, раскрасневшись и веселясь.
— Ты словно танцуешь в моем сердце, — сказал он чуть охрипшим голосом.
Чувствовалась ночная прохлада. Фиона боялась отойти от освещенных окон. Она не доверяла самой себе и не хотела подвергать Джима испытанию.
Темный лес манил, звезды подмигивали сквозь густые кроны над головой. Но что-то заставляло ее остаться на террасе рядом с гостиной.
Джим беспокойно расхаживал рядом, курил сигарету, но скоро отбросил ее, сел и взял девушку за руки.
— Фиона, — тихо сказал он, и она, ощутив внезапно возникшее напряжение, прошептала:
— Джим…
На мгновение глаза их встретились, и взгляд ее сказал все, что Фиона не смела раньше произнести вслух. Потом она поднялась и без особой уверенности объявила:
— Я пойду лягу, Джим. Завтра мне предстоит много хлопот.
На последних словах голос ее прервался, она быстро пробежала через комнаты и поднялась вверх по лестнице.
В спальне Фиона опустилась на кровать, глаза ее, не видя, смотрели в пространство. Перед ней была пропасть — пропасть отчаяния.
Теперь все кончено, все это счастье, восхитительная неделя — все кончено. Завтра она вернется в Лондон, к работе, расстанется с Джимом, лишится всего, что подарила ей его любовь.
«Не буду об этом думать, — сказала она себе. — Надо поспать».
Но знала, что не сможет спать нынче ночью. Медленно, почти автоматически разделась, погасила везде свет, кроме маленькой лампочки в виде свечи у постели, опустила сшитые из тафты шторы, распахнула большое французское окно на балкон.
Ночь звала ее, и Фиона, накинув халат, вышла на балкон и посмотрела на звезды, облокотившись на холодную каменную балюстраду.
