– Пожалуйста, лорд Овербрук, не увольняйте меня, – взмолилась я в отчаянии.
– Юристы с вами разберутся, – вспылила миссис Бёрд.
– Сэр, могу я кое-что добавить? – вмешался мистер Коллинз.
– Что там еще? – недовольно поморщился председатель совета. – У меня назначена встреча.
Его терпение было на исходе, и это было вполне логично. В сравнении с «Ивнинг Кроникл» и другими проектами Лонстон Пресс, наш крошечный журнал был словно бедный родственник, а я – никем. Я и была-то здесь, на слушании, а не давала показания в полиции лишь из-за его давней дружбы с миссис Бёрд. Лорд нахмурился, проворчав:
– Хорошо, Коллинз, но не затягивайте.
– Благодарю вас, сэр. Я только что из отдела рекламы, и у меня есть кое-что, что вас заинтересует.
Он достал свой блокнот, открыв его с конца, и принялся искать нужную страницу.
– Видите ли, наш журнал, кажется, восстал из пепла.
Лорд Овербрук пробурчал:
– Хм-м. Продолжайте.
– Согласно подсчетам мистера Ньютона, управляющего доходами, количество подписчиков в последние два месяца выросло на двадцать пять процентов, и читатели особенно отметили то, что, как оказалось, было делом рук мисс Лейк. Некоторые из ее идей мне весьма пригодились, не считая ее помощи с моими новыми проектами. Не буду утомлять вас их перечислением, – поспешно добавил он, увидев, что Овербрук жестом попросил тишины. – Кроме того…
– Хорошо, Коллинз, достаточно, – оборвал его лорд Овербрук.
– ЭТО ВОЗМУТИТЕЛЬНО! – возопила миссис Бёрд, и все подскочили от неожиданности. – КАКАЯ ПРЕДВЗЯТОСТЬ! Мистер Коллинз ни словом не упомянул о тех омерзительных, непатриотичных письмах, напечатанных без моего ведома на прошлой неделе! Можно подумать, что они написаны по заказу самого Гитлера! Не слушайте его, лорд Овербрук.
– Они попали в журнал по ошибке, – лгать мистер Коллинз тоже умел. – Доход от рекламы вырос на девятнадцать процентов, – добавил он как бы между прочим.
– В самом деле? – лорд Овербрук оживился, услышав о доходах. – За какой срок?
– За четыре недели, – пропел мистер Коллинз. – Придется нарастить объем выпуска, если хватит мощностей. Миссис Ньютон полагает, что у нас есть все шансы на успех.
– ЛОРД ОВЕРБРУК, Я НАСТАИВАЮ НА…
– СПАСИБО, Генриетта, – рявкнул тот в ответ. – Миссис Бёрд, со слухом у меня все в порядке. Что там было насчет непатриотичных писем? Я бы так не сказал. Я показал их своей супруге, и она была тронута. Меня же весьма позабавила фраза «Гитлер обманщик и болван».
– ПОЛИ… тика, Лорд Овербрук, – выдавила миссис Бёрд, вспомнив о хорошем слухе лорда. – И где? В «Женском Дне»! Это же прямой путь к большевизму!
– Если до него дойдет, – пробормотал мистер Коллинз, – то «Горшочку на плите» несдобровать, и будет в нем одна капуста.
Лорд Овербрук порядком устал от пререканий.
– Фраза, употребленная мисс Лейк, очень точно характеризует этого безумца. А теперь помолчите немного. Это касается всех.
Лицо миссис Бёрд приобрело багрово-фиолетовый оттенок. Казалось, ее вот-вот хватит удар.
Все притихли. Лорд Овербрук, немного поразмыслив, прищелкнул языком и заговорил вновь:
– Глубоко сожалею, мисс Лейк, но учитывая тот факт, что… Господи, да что там такое в приемной?
Мы взглянули на дверь. Из-за нее доносился голос молоденькой, но непробиваемой секретарши председателя, мисс Джексон, настаивавшей, что «лорд сейчас никого не принимает».
– Никак нельзя, – твердила она.
– Мне очень жаль, но… – возразил женский голос, и дверь кабинета распахнулась.
– Что там еще? – лорд Овербрук еле сдерживался, чтобы не сорваться.
– Подождите! – закричала я. И еле слышно добавила: – Пожалуйста…
Там, в дверях, бледная, изможденная, с багровым шрамом на лбу, тяжело опершись на трость, стояла Банти.
А рядом с ней, из последних сил придерживая тяжелую дверь и стараясь не выронить тяжеленный мешок с письмами, мужественно стоял до смерти перепуганный Кларенс.
Ноги не слушались меня, но мистер Коллинз подбежал к Банти, подав ей руку, и та медленно подошла к нам, опираясь на него.
Банти могла ходить! Она была жива и здорова!
Банти пришла.
Я не знала, плакать мне или смеяться, и издала какой-то странный полувсхлип, полусмешок. Просто увидеть ее было для меня огромной радостью.
Было совершенно неясно, зачем она здесь, но меня это не заботило. Неважно, что сейчас я лишусь работы и вся моя жизнь перевернется. Банти выкарабкалась и была здесь, и можно было поговорить с ней. Внезапно мне стало страшно. Столько нужно было ей объяснить! Я не могла просто так подойти и попросить прощения. Вдруг она пришла по какой-то неизвестной мне причине, совсем не из-за меня?
Вдруг она все так же меня ненавидит, и все мои извинения будут напрасны?
– Привет, Эм, – сказала Банти, и чудесная улыбка озарила ее исхудавшее лицо.
Несмотря на то, что она едва стояла на ногах, я оттеснила лорда и крепко-крепко обняла ее.
– Банти, прости меня, – прошептала я, чувствуя, каким тщедушным стало ее тело. – Я так виновата. Прости меня!
– Все хорошо, – ответила она, – не переживай, уже все хорошо.
– Соизволит ли кто-либо объяснить мне, что здесь происходит, или мисс Джексон вызвать охрану, чтобы вас всех выпроводили?
Терпение лорда Овербрука наконец иссякло.
Банти, мягко отстранив меня и чарующе улыбаясь, представилась:
– Лорд Овербрук, приношу вам свои извинения за столь бесцеремонный визит. Меня зовут Мэриголд Тэвисток, и это я написала письмо, напечатанное в последнем номере журнала. То, на которое ответила Эммелина, – уточнила она. – А это Кларенс, я встретила его внизу.
Председатель совета, недоумевая, уставился на нее, не в силах понять, кто они такие и что им от него нужно.
Разинув рот, я тоже смотрела на Банти во все глаза.
– Кларенс принес мешок, полный писем, сэр. Все они присланы в редакцию «Женского Дня». Читателям понравился ответ Эмми на, эммм… на мое письмо.
– Так точно, сэр, – прекрасным баритоном уэльского шахтера подтвердил Кларенс ко всеобщему изумлению – и к его собственному.
Потрясенный своим новым голосом, он не стал рисковать и с достоинством замолчал, глядя в одну точку.
Лорд Овербрук сейчас был похож на того, кто случайно попал на выставку современного искусства и не имел ни малейшего понятия, что здесь происходит. Он подозрительно прищурился. Миссис Бёрд, сперва лишившаяся дара речи, побагровела, беспорядочно перебирая подол черного платья, словно огромная ворона, что вот-вот снесет яйцо.
