Я ожесточенно щипаю себя. Хватит реветь! Хёрд хорошая актриса, надо отдать ей должное. Сперва немного медицинского жаргона для правдоподобия, а там уже можно переходить к кристаллам и энергии света. И я верила, по-настоящему верила, чувствуя тепло рук и ласку прикосновений, что в меня вливается некая целительная сила. А чего я только не рассказывала тогда! Неужели потом все становилось известно Джоанне? Кровь бросается мне в лицо, когда я представляю, как эти двое разбирают по косточкам мои секреты – возможно, там же, на кухне за чаем, пока я блаженно дрыхну после сеанса. Сестра, как ты могла?!
Я вдруг вспоминаю еще кое-что.
– А лекарства, которые она мне давала?
Нур заглядывает в записи.
– Пилюли на основе трав. Валериана и розмарин.
Неудивительно, что у меня едет крыша и случаются панические атаки. Лечить серьезную травму мозга энергией света и долбаной валерьянкой!.. Глаза наполняются слезами, но я ожесточенно вытираю их рукой. Хватит себя жалеть!
– Почему она взяла мои деньги?
– Она утверждает, что годами брала с вас слишком мало и теперь просто восстановила справедливость. В прошлом Хёрд уже производила пару небольших переводов онлайн, а теперь, узнав о смерти Джоанны, поняла, что если не возьмет дело в свои руки, то ничего не получит. Остатки она сняла наличными, поскольку боялась, что полиция может следить за вашими счетами. По словам миссис Хёрд, у нее с вашей сестрой была некая устная договоренность, что без денег она не останется. И вы якобы тоже подтвердили это, сообщив все банковские реквизиты.
– С чего бы это? – возмущаюсь я. Впрочем, я смутно припоминаю, как несколько лет назад жаловалась на одном из сеансов, что Джоанна слишком контролирует мои финансы, а я хотела бы больше независимости в денежных вопросах.
– У нее был также ваш паспорт – могли вы ей его дать? И, возможно, доверенность на снятие ваших денег? – очень деликатно спрашивает Нур. Могла бы не миндальничать – я и так знаю, что они держат меня за сумасшедшую.
– Я ни за что не отдала бы свои деньги, – настаиваю я. – Без них я потеряла бы последнюю независимость, которая у меня осталась.
– Теперь вы унаследуете состояние сестры, – замечает Роулинсон, бросая на меня взгляд. – Кто знает, вдруг вы с Хёрд на пару это все состряпали?
У меня отвисает челюсть.
– Что?! Да я до сегодняшнего дня даже не знала о ее существовании!
– Сара, мы тщательно все расследуем, – заверяет меня Нур. – Такое совпадение по времени со смертью Джоанны дает основания для дальнейшего разбирательства.
У меня перехватывает дыхание. Я даже не представляла, в каком напряжении была в последние дни, но сейчас воображаемые наручники будто спали у меня с рук. Кажется, меня сняли с крючка – по крайней мере, пока. Кем бы ни была эта Хёрд, она купила мне немного времени. И я намерена использовать его по полной.
– Она здесь?
– Кто?
– Хёрд.
– Да, ее допрашивают, – кивает Нур.
– Могу я ее видеть? – Я хочу узнать, почему Джоанна так со мной поступила. Мне нужен момент истины, катарсис, о котором любила разглагольствовать эта самозванка.
– Совершенно исключено, – решительно качает головой Нур и протягивает мне руку на прощание. Пальцы длинные и холодные, с мягкой кожей, но пожатие на удивление твердое. – Мы свяжемся с вами, Сара, как только что-нибудь выясним. Никуда не уезжайте, хорошо?
Она удаляется по коридору, кивнув по дороге встречному полицейскому в форме. Роулинсону поручено проводить меня к выходу. Жестом велев мне идти впереди, здоровяк маячит у меня за плечом всю дорогу до приемной.
– Тут такое дело с этой Нур… – говорит он, только что не наваливаясь на меня, чтобы открыть дверь ключом-картой. – По всем политкорректным статьям подходит, вот ее и продвигают. Имидж и все прочее. Плюс степень у нее по психологии и еще по чему-то, вот и считает себя долбаным Шерлоком Холмсом. На самом-то деле все решается там, наверху. – Он указывает пальцем в потолок. – А оттуда спускается такое мнение, что пора уже кого-то арестовать, особенно учитывая внимание к делу прессы.
Роулинсон раскрывает дверь, за которой оказывается приемная, и смотрит на меня с нехорошей улыбкой.
– Нур, конечно, умна, но еще совсем зеленая. Босс не позволит ей долго играть в детектива – он ее уже предупреждал. Скоро он снимет трубку и сделает звонок. На вашем месте я бросил бы все эти бредни и задумался о сотрудничестве со следствием. В суде для вас так будет гораздо лучше.
С мерзкой ухмылкой он жестом указывает мне на выход.
– Как вам уже сказали, никуда не уезжайте.
Дверь захлопывается у меня за спиной. Я стою снаружи, вдыхая свежий воздух. На лице мелкие капли мороси.
Все вдруг изменилось. Моя картина мира рассыпалась, как на полотнах сюрреалистов. Или, наоборот, я наконец начала видеть вещи такими, как есть? Еще утром я думала, что не могу доверять своему мозгу. Оказалось – родной сестре.
Глава 40
До дома я дохожу примерно за час. Увидев у калитки букеты и прочее, останавливаюсь. Свечки догорели, цветы в целлофановой упаковке увяли и пожухли, плюшевый мишка с красным сердечком в лапах безвольно осел от сырости. Я замечаю фотографию в рамке, под которой кто-то – скорее всего, Алан – написал: «Справедливости для Джоанны» и номер горячей линии полиции. Я смотрю на лицо – голубые глаза, ямочки на щеках, волосы, искусно мелированные, чтобы скрыть седину, – и понимаю, что совсем не знала сестру. Раньше мне казалось немыслимым, чтобы кто-то захотел убить ее, такую любящую и верную долгу, теперь я уже не так уверена. Собрав в охапку цветы, я выбрасываю их в мусорный бак. Приходится повторить это трижды, прежде чем на тротуаре ничего не остается. На секунду я замираю, глядя на желтые розы Саймона, на открытку с простыми словами «Я всегда буду тебя помнить». Знал ли он настоящую Джоанну? Знал ли ее хоть кто-нибудь?
Дом погружен во тьму. Он словно как-то изменился с сегодняшнего утра, когда я ушла в банк. Теперь это мрачное, зловещее место, где человек, с которым я жила, строил против меня интриги, смеялся надо мной за глаза, пользовался моей беспомощностью. Войдя внутрь и закрыв дверь, я вслушиваюсь. Какая тишина… По дороге проезжает машина, покрышки шуршат по мокрому асфальту. В глубине душе вдруг слабо шевелится, как обитатель темного мутного пруда, нечто давно забытое, таящееся на дне памяти. Я замираю, пытаясь разобрать детали… увы, воспоминание похоронено слишком надежно. Удается уловить лишь неясные очертания, всплывший на поверхность пузырек: какой-то мужчина целует меня в пустом полутемном коридоре, освещенном горящим снаружи фонарем, и затем шум подъезжающей машины. Потом картинка рассеивается, и я, как ни стараюсь, не могу ничего вернуть. Застываю безгласным призраком у двери собственного дома, который не ощущаю больше своим. Здесь творилось дурное, здесь лгали и шепотом пересказывали чужие тайны, только притворяясь, что все в полном порядке.
