Я захлопываю альбом. Так вот как Джоанна относилась ко мне на самом деле? Мало того, что она изуродовала практически все мои фотографии, она еще и хранила альбом вместе с другими памятными и дорогими ей вещами. Налицо не однократная вспышка ярости, а злоба, которая пестовалась десятилетиями. Зависть ли превратила сестру в другого, совершенно незнакомого мне человека? Я вспоминаю дурнушку с косичками, в «практичной» обуви, получавшую грамоту за эссе по истории, и сравниваю с успешной сотрудницей крупной компании, состоятельной, ухоженной, хорошо одевающейся. Джоанна ходила на свидания, вечеринки и заседания книжного клуба, пока я сидела дома наедине с книгами и пилюлями, не вылезая из джинсов, спортивных кофт и дешевых кроссовок. В какой-то момент траектории наших жизней пересеклись, и ее пошла вверх, а моя вниз. Что, если сестра сама как-то это срежиссировала? Подстроила ту автокатастрофу? Отлучила меня от моего психиатра, лишь бы я не выздоровела? Сговорилась с мошенницей, чтобы поддерживать меня в притупленном, покладистом состоянии?
Черные мысли как-то помогают мне взять себя в руки. Так же было, когда я резала себя, – боль приносила облегчение и проясняла ум. Только теперь она глубже, она пронзает все мое существо. Острая, как скальпель, боль вскрывает что-то в душе, и не кровь, а ярость разливается по моим жилам с холодной, прозрачной целеустремленностью. Швырнув напоследок мерзкий альбом через всю комнату, я выхожу из нее не в слезах или тревоге, а полная злости.
Глава 41
Я просыпаюсь с чувством, что у меня теперь есть цель. Мою, чищу, убираюсь, откладываю вещи в стирку. Я решительно настроена жить как можно лучше и не позволю чужой зависти и ненависти загубить оставшиеся мне годы. Валентинку Алана я убираю в пластиковый, с застежкой, пакет для еды – он больше всего походит на специальные под улики – и оставляю Нур сообщение с просьбой срочно перезвонить. Я буквально как на иголках, жажду поделиться новостью и передать открытку в надежные руки. В каком-то маниакальном порыве я прохожусь везде пылесосом и отдраиваю столешницы в кухне. Однако мой подъем духа моментально улетучивается, стоит мне заслышать стук в дверь. Детектив-сержант, так быстро? Силуэт по ту сторону стекла вполне миниатюрный. Я колеблюсь, но меня уже увидели.
– Здравствуйте, – слышится незнакомый женский голос.
Я нехотя приоткрываю дверь и оглядываю посетительницу. Двадцать с небольшим, высоко завязанный, болтающийся туда-сюда конский хвост, энергичная, сияющая неестественной белизной зубов улыбка. Я уже заметила, что у нынешней молодежи это неизменная черта.
– Здравствуйте, Сара, – произносит девушка.
Она переступает через порог и протягивает мне ладонь. Я машинально отвечаю рукопожатием. Гостья уже стоит обеими ногами на дверном коврике – не могу не восхищаться такой настырностью. Это «Свидетели Иеговы» теперь так поднаторели? Вспоминаю те случаи, когда мы с Джоанной сами вынуждены были таскаться с матерью и раздавать листовки, вспыхивая от смущения всякий раз, когда встречали кого-то из знакомых. Мы выглядели так жалко, что в конце концов мать перестала нас брать, сказав, что наши угрюмые лица только отталкивают людей. А пастор Луис после этого проводил с нами дополнительные беседы, выясняя, почему Дух Святой не наполняет нас радостью.
– Сара, – не отпуская моей руки, добавляет вошедшая, – меня зовут Шарлин Уиннингтон, я из «Лейтон адвертайзер».
– О нет! – Я вырываю у нее руку.
– Я хотела бы услышать вашу часть истории. Прошло уже больше недели. Местное сообщество, разумеется, призывает к более активным действиям, ваш племянник подготовил эмоциональное обращение к возможным свидетелям, однако вы пока храните молчание. Вас устраивает то, как продвигается полицейское расследование?
Я сглатываю.
– Извините, я не буду комментировать.
– Вам, должно быть, ужасно тяжело… – сочувственно говорит она, глядя на меня сквозь очки в черной оправе. У девушки ярко-голубые глаза и россыпь веснушек на переносице – готовый типаж для голливудского образа энергичной юной журналистки. – Если рассказать обо всем, то наверняка станет легче. А ваше интервью вместе с обращением Джеймса может подстегнуть чью-то память и к тому же надавит на полицию.
«Нур и так под постоянным прессингом», – думаю я. Ей все время приходится бороться с общим впечатлением, что она на своей должности только из-за пола и цвета кожи. Сверху нажимают, снизу ведет подкоп мужлан-подчиненный… Однако, напоминаю я себе, мы с ней не друзья.
– У меня большой опыт в освещении подобных случаев, – добавляет журналистка. Явная ложь, учитывая ее гладкое невинное личико и работу в газете, которая поднимает истерику даже из-за не вывезенного вовремя мусора. – Мы нередко видим, как полезно не выпускать расследование из фокуса общественного внимания. Помочь распутать дело может в конечном итоге что угодно, особенно если полиция не желает выходить за рамки заранее выбранной линии.
Последнее Шарлин произносит особенно значительно. Имеет в виду, что они сосредоточены на мне? Может, у нее там свои источники? Такой тип, как Роулинсон, вполне способен распустить язык в пабе.
Я вдруг чувствую, что не в состоянии больше этого выносить. Все думают, что убийца я, что я заколола Джоанну. Они как будто забыли, что я – тоже жертва.
– По-моему, у них несколько подозреваемых, – выпаливаю я неожиданно сама для себя, инстинктивно взглянув направо, поверх изгороди, на лужайку перед домом Алана. «Никогда не спускаю с вас глаз. …тот, кто ближе, чем вы думаете».
Журналистка, надо отдать ей должное, реагирует молниеносно.
– Кто-то из соседей? – спрашивает она, следуя за моим взглядом.
Я заливаюсь краской. Я вовсе не хотела наводить ее на Алана… Или хотела? Разве в глубине души не этого я желала – чтобы Нур взялась за него, а меня оставила в покое? Валентинка определенно делает его достойным внимания персонажем – кажется, так это называют во всяких телешоу?
Словно по волшебству, Алан тут как тут, идет мимо с газетой и пакетом из супермаркета. Я невольно задерживаю дыхание, понимая, что сейчас сосед поравняется с нашей калиткой и заметит, что я убрала цветы и прочее. Впрочем, видя, что я с кем-то разговариваю, он направляется к своему дому, по дороге приветливо помахав мне рукой с газетой.
– Цветов больше нет? – окликает меня Алан.
Я молча киваю. Видно, что ему до смерти хочется расспросить поподробнее и заодно узнать, что за девушка со мной, но я не намерена его поощрять. От мысли о том, что он мог шпионить за Джоанной все эти годы, внутри все переворачивается.
– Зайду позже! – выкрикивает Алан, роясь в карманах в поисках ключей. – У меня есть кое-что для вас.
Открыв дверь, он заходит внутрь.
– Достоин внимания, – кашлянув, вполголоса говорю я, и журналистка тут же оборачивается ко мне.
– Как его имя? – осведомляется она, выхватив блокнот и ручку быстрее стрелка с Дикого Запада.
