Поезд останавливается, я помогаю попутчице спустить коляску. Мы прощаемся, малыш непоседливо вертит головой по сторонам. Поверить не могу, что и у меня был такой же.
Небо затягивает тучами, падают первые капли дождя. Я стою в очереди к такси, стараясь не думать, сколько потратила за один день. Ну ничего, Джоанна была богата, теперь денег у меня хватит. В голове одна мысль: нужно отыскать Джеймса. Отыскать Джеймса, отыскать своего мальчика. Словно долго бездействовавший радиомаяк вдруг включился и зовет меня к себе. Нужно найти сына, попытаться объяснить все ему, сказать, что я люблю его, и попросить прощения. Как он это воспримет? Он всегда хотел узнать об отце – что он скажет, услышав, как я погубила Роба? Возненавидит меня? Что ж, поделом, заслужила. А Джеймс заслуживает правду.
Я подаюсь вперед.
– Знаете, я передумала, – говорю я таксисту. – Можете отвезти меня в Шрусбери? Извините, я просто только что вспомнила.
– Шрусбери? – Он задумчиво цокает языком. – Как скажете. Куда именно?
Я пытаюсь вспомнить название улицы, где живет Джеймс.
– Район Франквелл. – Небольшой таунхаус, где он снимает комнату, встает передо мной как наяву. – Просто высадите меня возле Уэльского моста.
Таксист кивает и вбивает адрес в навигатор. Сорок восемь минут. Я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза, думая, что скажу Джеймсу.
Глава 45
Таксист включает радио с сентиментальными балладами – как раз под мое настроение. Я сижу с закрытыми глазами в каком-то полудремотном состоянии, и в голове то возникают, то рассыпаются образы. Рука у меня на талии, поцелуй украдкой в полутемном коридоре, шорох шин по подъездной дорожке…
Вдруг появляется другое воспоминание. Я сижу в больничном халате, с огромным животом, опухшие белые ноги втиснуты в шлепанцы. По бедру стекает кровь, сердце в груди словно камень – тяжелое и холодное. Картинка проносится мимолетно, как дикий зверек между деревьями, и я, как ни стараюсь, не могу ее вернуть. Однако теперь я точно знаю, что родила ребенка – совсем одна, чувствую я в глубине души. Рядом не было ни Роба, ни сестры, ни матери, ни друзей. Вспомнить что-то дальше, сам момент родов, у меня не получается. Как бы я хотела вернуть в свое сознание тот первый год с Джеймсом, до того, как авария украла наше общее будущее! Возможно, теперь прошлое будет понемногу возвращаться ко мне – в приоткрывшуюся щелку станут просачиваться новые воспоминания.
Мы едем по петляющим улочкам Шрусбери, ползем в пробке под железнодорожным мостом. Возле скульптуры «Квантовый скачок», похожей на изогнутый хребет из бетона, весело распевают какие-то гуляки, а позади струится темная безмолвная река.
– Куда? – спрашивает таксист, медленно продвигаясь через светофоры уэльского моста.
Я обегаю глазами улицы, пытаясь вспомнить, как мы ехали, когда отвозили пожитки Джеймса.
– Возле театра, пожалуйста.
Машина останавливается в пятне желтого света от фонаря, и я отсчитываю несколько банкнот. Здесь тихо, хотя за окнами местных пабов и баров полно народа. Люди смеются с бокалами вина в руках, лица освещены дружеской приязнью и огоньками свечей. Может, и Джеймс где-то там? Нет, вряд ли, он никогда не любил компании.
Пару раз я сворачиваю не туда, наконец узнаю паб на углу, возле ряда таунхаусов. Вот оно! Помню, я еще пошутила, что Джеймсу недалеко будет возвращаться домой в подпитии, а он только угрюмо на меня посмотрел: «Не вся молодежь – алкоголики, вообще-то». Он бывал иногда настоящим пуританином.
Таунхаус Джеймса стоит посреди ряда таких же скромных жилищ для рабочих, с большими подъемными окнами и невзрачными дверями, выходящими прямо на улицу. Помню, когда он переезжал, я еще подумала, что вот такой домик мне по вкусу. У большинства других двери выкрашены в яркие цвета, в ящиках под окнами растет герань или еще что-нибудь, однако по номеру восемь сразу видно, что здесь живут студенты: красная краска на двери истерта, с подоконников словно перхоть опадают белые чешуйки, мусорные баки переполнены.
Я стучу, в волнении ломая руки. Джеймс еще не оправился от смерти Джоанны, стоит ли вываливать на него и это? Не лучше ли сперва все как следует обдумать? Я рискую навсегда разрушить наши отношения. Вдруг он вообще не захочет потом меня видеть?
Однако он заслуживает правду. Он всю жизнь искал ответы, а я по себе знаю, каково это, когда ты как будто один среди хохочущих друзей не понял шутки, когда внутри все переворачивается от неясной тревоги из-за невысказанных тайн, когда прошлое черной дырой постоянно дышит тебе в затылок. Джеймс должен знать. Рано или поздно грязные секреты выходят наружу; лучше пусть услышит от меня, чем от моей матери. Только, господи, как же мне ему сказать?!
Я все еще колеблюсь в нерешительности, когда дверь распахивает мускулистая девушка с синими волосами. Видимо, та самая Синева. На ней крохотные шортики и футболка со слоганом «Смерть Микки-Маусу». Одно плечо рукавом покрывает какая-то сложная татуировка, еще одна татуировка спускается по ноге. Интересно, не соединяются ли они где-нибудь на рельефном и жестком, как стиральная доска, животе?
– Здравствуйте. Я ищу Джеймса.
– А вы кто?
– Я его… э-э, тетя.
Мамой я себя пока трушу назвать – неизвестно, как он может отреагировать.
– Вы ведь в курсе, что у него стряслось, а? Облом, да?
Я киваю. Еще какой.
– Он здесь?
Девушка отрицательно качает головой:
– По-моему, отправился разбираться там, дома. Ушел с сумкой дней несколько назад. Не знала, что у него остался еще кто-то из родных, – думала, он теперь совсем один. Отец же умер, когда он был совсем мелким, так?
Я киваю, подавленная тем, что Джеймс обо мне даже не упоминал. Для собственного сына я никто, в истории его жизни мне нет места даже в примечаниях мелким шрифтом.
– Если он вернется, попросите его перезвонить мне.
– Заметано. Если сами увидите его первой, скажите, что он остался нам должен за дом. Знаю, сейчас вроде как бессердечно о таком напоминать, но жизнь идет, и всем нам надо платить по счетам.
– Скажу.
Я стою на улице посреди города. Уже поздно, люди вываливаются из пабов веселой шумной толпой, наружу с ними выплескиваются свет и музыка. Сзади вдруг слышится резкий звук сирены, и я едва не подпрыгиваю. Мимо пролетают всполохи синих проблесковых огней «скорой».
Интересно, не ищет ли меня полиция? Нур настоятельно просила не выезжать из города, но я же не то что подалась в бега. И вообще я всегда с ними сотрудничала. Тем не менее боюсь, мое время на свободе истекает. Как и говорил Роулинсон, Нур наверняка прогнется под давлением босса, для такой амбициозной женщины это было бы только умно.
Я пересекаю мост в обратном направлении и шагаю вверх по склону в сторону частных школ. Приятно, что я все еще в неплохой форме, хотя почти не выхожу из дома. Я вспоминаю, как мы с Аланом наматывали мили по холмам, пробираясь узкими тропами среди лилового вереска. Странно: чем больше времени я проводила с соседом, тем более нормальным он мне казался. Возможно, с Джоанной было то же, и в какой-то момент у них начались отношения? Почему он ни разу не прислал валентинку мне? Вроде бы он был ко мне неравнодушен одно время, заговаривал даже о двадцатипятимильном переходе и ночевке в хижине. Вот бы сейчас прогуляться в подобное место! Мне нужно хорошенько все обдумать где-нибудь на просторе, переварить – не только смерть Джоанны, но и то, что я узнала о моем романе с Робом, об аварии, о ребенке, о матери, о докторе Лукас… Надо понять, где заканчивается правда и начинается ложь. Может быть, там, в холмах, где не будет никого, кроме меня, неба и ветра, мне удастся распутать ее паутину и прийти к тому, что я собой представляю на самом деле и какие беды причинила своим родным.
