Тогда я решаю взять все в свои руки и заявляюсь незваной на день рождения матери. Та допускает меня только на десять минут и даже не смотрит в мою сторону. Открытка остается непрочитанной, сделанный на заказ букет брошен в раковину. Торт вызывает недовольство: «Зачем выкидывать деньги, достаточно было и обычного бисквита». Во мне вдруг что-то щелкает.
– Джоанна, я должна тебе кое-что сказать…
Роб вздергивается, бледный от ужаса, и жестами пытается меня остановить. Однако я не могу больше молчать. Слова рвутся из меня, наполняя комнату отвратительной вонью предательства.
– Я беременна от Роба. Мы любим друг друга, это его ребенок.
Сказано смело, но сама я вся трясусь. Я жду, что Роб поддержит меня, встанет рядом, обнимет… Он не двигается с места. Все застыли, словно я произнесла какое-то заклятье. Или проклятье? Джоанна, побелев, стонет, как раненое животное.
Первой приходит в себя мать. С мрачным удовлетворением на лице, будто я вручила ей самый лучший подарок на свете, она выпроваживает меня за дверь.
– Не трудись возвращаться через год, – шипит она, захлопнув дверь у меня перед носом. Роба тем не менее никто не выгоняет.
Я рожаю одна, рядом со мной не осталось ни души. Лондонских друзей и подруг я забыла, гоняясь за запретным плодом, и пожинаю теперь горечь одиночества. Сейчас главное для меня – как можно меньше травмировать вагину, она мне еще понадобится, чтобы найти другого мужчину. Сойдет это за материнский инстинкт – постараться не умереть, не изуродоваться и не остаться с порванной в лоскуты промежностью?
Больно, конечно, было, но я не отказывалась ни от каких лекарств, и понадобилось наложить всего два маленьких шва. Акушерки меня хвалили; мы вместе поплакали. Мне вручили какого-то крохотного, в пятнах куренка с прядками темных волос и крепко зажмуренными глазами. Ребенок спит в пластиковой кювете рядом с моей кроватью, а я осматриваю себя – почему я так и осталась толстой? Я-то думала, что смогу сразу же влезть в джинсы в обтяжку. По ноге стекает кровь. Этого я тоже не ожидала, как и струящегося из грудей молока. Жду, когда навестить меня придет Роб. Он не приходит. Ну и пусть. Я возвращаюсь в свою квартиру на такси, по-прежнему в широченных штанах для беременных.
Теперь я никогда не бываю одна – со мной всегда Джеймс. И все же мне ужасно, невероятно одиноко. Заглядывает медсестра. Она недовольна, что я уже прекратила кормить грудью; на самом деле я толком и не начинала. Мне никак не удается приспособиться, молоко просто не идет, хотя по утрам ночная рубашка буквально насквозь им пропитана. Медсестра обеспокоена моим эмоциональным состоянием, но я легко обманываю ее, когда она начинает тестировать меня по вопроснику. Еще бы мне не быть подавленной – у меня ребенок от мужа сестры, и я проклята своей семьей.
Роб наконец-то объявляется – с бутылкой джина из дьюти-фри и огромным плюшевым медведем. С ребенком на удивление нежен, даже меняет подгузник, причем лучше, чем это удается мне. Однако теперь я вижу бывшего возлюбленного насквозь, как будто он из промасленной бумаги, скользкой от жира.
Он оставляет мне пачку двадцаток и обещает каждый месяц перечислять сколько сможет.
– ЭКО – настоящий грабеж, Сара, но если мы сейчас бросим, это разобьет Джоанне сердце, особенно теперь.
Он говорит так, как будто я во всем виновата – что у нее не может быть детей, что надо продолжать лечение, что он не может от нее уйти. Я едва слушаю, вся как в тумане от гормонов. Просто смотрю, как наш малыш лежит у отца на руках. Вот так все должно было быть… Через несколько минут я и сама засыпаю.
Джоанна приходит двумя днями позже. Не представляю, чего ей стоит видеть меня с ребенком от ее собственного мужа. Однако она само милосердие и самоотверженность. Я никогда еще не презирала себя так сильно. Пока я тихо рыдаю в уголке, она нянчится с Джеймсом, меняет ему подгузник и дает бутылочку. Джоанна буквально создана для этого. Когда она смотрит на малыша у себя в руках, во взгляде видна чистая, беспримесная любовь. Сестра уходит со слезами на глазах. Никакие извинения не способны хоть чуточку уменьшить пропасть, разверзшуюся между нами, и я просто молча закрываю дверь.
Глава 49
Наверное, я ненадолго заснула. Мы уже в Уэльсе – краю, где мало людей и много овец. С крутых склонов белыми полосами низвергаются потоки, дорога петляет в опасной близости от пенящейся реки. Я выворачиваю шею, пытаясь разглядеть вершины. Увы, те теряются в тумане, и кажется, что холмы тянутся ввысь бесконечно. Это земля гигантов. Будь мы в сериале Джоанны, в любой момент из дымки мог бы вылететь дракон.
– Доброе утро, соня, – с улыбкой приветствует меня Джеймс.
– Ох, извини. – Я потягиваюсь в кресле. – Вчера был долгий день.
– Почти приехали, – говорит он, вглядываясь вперед через лобовое стекло. – Смотри-ка.
Мы резко вылетаем через узкую долину к месту, где дорогу пересекает речушка. Джеймс останавливается прямо посередине, вокруг вода, и озорно ухмыляется.
– Придется тебе толкать, тетя Сара.
Я пихаю его локтем под ребра.
– Что ты дурочку из меня делаешь?
Рассмеявшись, он жмет на газ, и машинка легко преодолевает брод. Джеймс держится здесь куда более расслабленно и непринужденно, даже беззаботно. Наверное, это привычное освобождение вдали от дома, от давления Джоанны, которая все пыталась быть идеальной матерью, и от веса тайн и лжи. Впрочем, мальчик всегда любил природу. Уверена, он может назвать каждый цветок в придорожных посадках.
Дорога опять сужается, машина почти задевает папоротники. Деревья смыкаются в вышине, сквозь кроны струится густой зеленый свет, фары выхватывают тут и там завитки тумана. Когда я уже начинаю паниковать, дорога внезапно выравнивается. Впереди придорожная парковка с размокшей землей вместо твердого покрытия и покосившийся, едва видный в зарослях папоротника-орляка столб с указателем в сторону круто поднимающейся по склону тропинки. На площадке стоит еще одна машина, аккуратная маленькая «ауди».
Джеймс сдвигает брови.
– Обычно здесь мало кто бывает… Ну да ладно, мы быстро от них оторвемся. Туда, куда пойдем мы, никто не добирается. – Он смотрит на меня с озабоченным видом. – Ты уверена, что хватит сил? До хижины карабкаться и карабкаться.
– Да, все нормально.
На самом деле моя физическая форма меня беспокоит, но такую возможность я ни за что не упущу. Нам необходимо провести это время вместе и на просторе – оплакать потерю и примириться со всем, что произошло.
Джеймс вручает мне непромокаемую куртку – хорошо, что с подкладкой, здесь, в сырой долине, довольно прохладно, – засовывает в рюкзак бутылки с водой, еду, еще что-то и вскидывает рюкзак себе на спину.
– Ты прямо бойскаут, – шучу я.
Он, однако, в ответ не улыбается.
– Осталось с благотворительного марафона… Я не трогал, потому что… ну, в общем, после того, как мне сказали…
