Конечно. Его выдернули с середины маршрута, чтобы объявить о гибели матери. Бедный мальчик.
– У Алана в хижине есть все необходимое, но лучше иметь запас на всякий случай.
– Теперь ты говоришь как Джоанна, – замечаю я.
Из тумана вдруг возникает бабочка, порхает вокруг моей головы и снова ныряет в туман. Это похоже на предзнаменование. Будь я суеверна, решила бы, что это послание от сестры, ее благословение. Я оглядываюсь на Джеймса – видел ли?
– Argynnis adippe, – произносит он. – Перламутровка красная.
Джеймс поворачивается и ведет меня через перелаз и дальше вверх по склону.
Сперва тропинка идет круто в гору. У меня начинает сбиваться дыхание, болят бедра. Я уже боюсь, что не выдержу, но через милю-другую подъем немного выравнивается. Джеймс терпеливо ждет меня каждый раз, как я отстаю, заставляет пить воду и подкрепляться.
– Отлично справляешься, тетя Сара, – улыбается он. – Не торопись, иди в своем темпе. У нас весь день впереди.
– Это-то меня и пугает! – смеюсь я, снимая куртку.
Однако я настроена преодолеть весь путь. Разговариваем мы мало – я решила не затрагивать главное, пока не прибудем на место. Сейчас надо беречь дыхание, все равно как следует обсудить не получится. Подъем вновь становится круче, вокруг ни единого деревца, только вереск и кое-где кусты дрока. Тропа превращается в узкую выемку, жмущуюся к скользким скальным выступам.
Туман густеет. Как легко здесь потеряться, без указателей или каких-либо ориентиров! Где-то поблизости в небе кружит хищная птица, слышен ее долгий заунывный крик. Отвлекшись всего на миг, я оступаюсь и падаю коленом на камень. Ничего особенного, просто еще один синяк в мою коллекцию. Джеймс широко шагает впереди, и я тороплюсь его догнать, пока не потеряла из виду. Мы тащимся уже много часов, судя по ощущениям, я периодически спотыкаюсь или подпрыгиваю, когда из зарослей вереска вдруг возникает овца, нимало не впечатленная тем, что я с таким трудом забралась сюда, в их владения.
Водопад я сперва слышу. Мы сворачиваем, и мое лицо тут же покрывает водяная пыль пенистого потока, низвергающегося в каменистую чашу. Делаем короткий перерыв и наслаждаемся видом. Пользуясь возможностью, я запихиваю в рот шоколадный батончик и выпиваю банку газировки в надежде, что подъем уровня сахара в крови придаст мне сил. Усталость понемногу берет свое, ноги слегка дрожат от перенапряжения. А вот Джеймс выглядит так, будто может продолжать в том же духе весь день.
– Здорово, правда? – перекрикивает он рев воды.
Я киваю и делаю фото на телефон. Увы, снимку не передать ни мощи, ни шума. Жаль, что нет солнца – наверняка тут можно увидеть не одну радугу. Сюда надо будет обязательно вернуться.
Мы меняем направление. Узкая тропка, скользкая от влаги, карабкается круто вверх, потом уходит от водопада. Туман расступается, сквозь него прорывается солнце. Остановившись, я поднимаю голову и пью свет и тепло, как вынырнувший из озера пловец. Вверху пролетает самолет, оставляя за собой белый след; сколько дней я провела дома в постели, наблюдая за ними! Здесь гораздо лучше, я вновь чувствую вкус к жизни – новой жизни с Джеймсом, с моим сыном. Больше я не стану зря терять время в четырех стенах.
Мы идем дальше, вновь сгущается туман. Не знаю, надолго ли меня хватит; к счастью, Джеймс говорит, что мы почти на месте. Он указывает на небольшую, заросшую деревьями теснину между двумя холмами. Вниз ведет крутой спуск, который Джеймс преодолевает с непринужденным изяществом, а я, оробев, большую часть пути буквально съезжаю на заду. Колючие кусты цепляются за ноги – хорошо, что на мне плотные джинсы. Я ни на шаг не отхожу от Джеймса, – после открытого пространства вересковой пустоши в этих густых зарослях мне становится не по себе. Изогнутые стволы и узловатые ветви деревьев появляются тут и там из белой завесы, накрывшей нас словно саваном. Даже птицы смолкли.
Я буквально чувствую, как кто-то смотрит на меня, и едва сдерживаю крик, когда мимо со скрежещущим звуком проносится сойка. Наконец мы выходим на небольшую поляну с кольцом обгорелой, пожухлой травы в центре – очевидно, здесь разводили костер.
– Добро пожаловать во второй дом Алана, – с ухмылкой возвещает Джеймс, широко разводя руки и запрокинув голову к зеленой завесе листвы.
– Мы пришли? – спрашиваю я, озираясь.
Джеймс показывает подбородком, и только тогда я замечаю деревянную будку с волнистой железной крышей. Водосточные желоба забиты желудями и позеленели от мха. Хибара стоит на шлакоблоках, перед входом вместо ступенек старый деревянный ящик. Даже с виду она кажется сырой и ветхой, и я невольно сомневаюсь, что стоило сюда приходить. Это вовсе не та живописная пастушеская хижина, которая мне рисовалась. Вероятно, у нас Джеймсом весьма разные представления о жизни в спартанских условиях.
Ну, по крайней мере, мы на месте и идти больше никуда не надо. Я присаживаюсь возле кострища, пытаясь представить сегодняшний вечер. Мы с Джеймсом – быть может, за банкой пива – будем плакать и смеяться над моим рассказом обо всем, что я узнала.
Заметив что-то необычное между древесных углей, я протягиваю руку и переворачиваю находку. И тут же отдергиваю пальцы, будто обжегшись. Это обгоревший кусок черной ткани со странными бело-зелеными узорами – частью изображения зубов и челюсти. Та самая маска, которую носил убийца.
Я отшатываюсь, образы страшной ночи вновь проносятся передо мной как фильм ужасов. Джеймс, занятый выгрузкой вещей, выпрямляется, привлеченный движением, однако смотрит он не на меня. Дверь хижины распахивается, в проеме появляется мужчина. И в руках у него дробовик.
Глава 50
Двадцать лет назад
После того первого визита Джоанна приходит регулярно. Разговариваем мы мало. О Робе я не спрашиваю. Они расстались, он пока живет со своим другом Гэри, но в покое ее не оставляет. Мол, это было мимолетное увлечение, и соблазнительницей выступила я, а тут стресс из-за ЭКО… Джоанна выпытывает, насколько слова Роберта правдивы, и у меня не хватает духу рассказать, как на самом деле он хотел уехать со мной куда-нибудь в Дубай или Сингапур и начать все заново.
Мать тоже давит на нее, чтобы она вернулась к мужу, и они завели своего ребенка, загладили мой позор. По крайней мере, теперь известно, что сперма у Роба вполне работоспособная. Не могу поверить, что Джоанна способна прислушиваться к подобному бреду. Впрочем, она всегда искала одобрения матери. Полагаю, постепенно эти две своего добьются, и Роб будет прощен. Джоанна уже винит в его изменах себя – слишком давила на него, набрала вес, перестала за собой следить, перепады настроения… На самом деле она единственная, кому не в чем себя упрекать, но я снова молчу. Я потеряла право высказывать свое мнение и вообще не доверяю себе, боясь сделать еще хуже. У меня буквально сердце разрывается – ведь я причинила ей столько боли. Я пытаюсь оправдаться перед собой: если бы не я, была бы какая-нибудь другая женщина… Увы, мое предательство куда чернее любого другого и нанесло более глубокую рану.
