Дядя Реджи с улыбкой выпрямляется.
— Отлично. А теперь я хочу, чтобы ты об этом вспомнил, когда вы с Космо пойдёте в мою сторону. Просто идите ко мне, и всё. Начнём с самого простого.
«Я справлюсь», — думаю я, поднимаясь. Мои ноги немного подрагивают — так часто бывает после того, как я полежу на боку. Но я держу этот момент в голове: мягкая земля под лапами, я бегу за белыми хвостиками оленей. Макс был прав — меня тогда охватило чувство. Не было звуков, не было неба — я словно слился воедино с землёй. Лучше всего я помню, как развернулся, высунув язык, не в силах больше бежать, — а они были там. Моя семья. Я следовал за ними всю жизнь. И мне даже в голову не пришло, что они тоже последуют за мной.
— Космо, — говорит Макс, — рядом.
Рядом. Я очень люблю эту команду — идти рядом с ним, ставить лапы одну перед другой. Мы идём радостно. Так, словно полны света.
— Подними глаза, — говорит дядя Реджи, отступая назад. — Выпрямись.
Когда мы проходим по улице от одного почтового ящика до другого, он останавливается и даёт мне угощение.
— Отлично. Просто замечательно. А теперь давайте с той же энергией учить и другие движения.
Макс треплет меня по голове, и меня вдруг переполняет уверенность. Я не могу объяснить, в чём дело. Это словно звёздный дождь, яркое место на небе. И я решаю ухватиться за это чувство. Все эти годы, глядя, как моя семья элегантно кружится на танцевальных вечерах, я был совершенно уверен, что не смогу долго простоять на задних лапах или кружиться с такой же лёгкостью и грациозностью, как человек. Но сейчас дует тихий ветерок — да, прямо здесь, прямо сейчас, — и я кружусь так хорошо, как только могу, вкладывая в движение всего себя.
Шея болит, ноги из-за артрита уже начинает жечь.
Но мир… он открывается.
Танцую! Я танцую!
Макс скармливает мне печенье из кармана.
— Отлично, Космо, — говорит он, потом обращается к дяде Реджи: — Мне даже не пришлось ему ничего объяснять! Он просто взял и сделал!
Я знаю, что мы все думаем об одном и том же: жираф ни за что не освоил бы трюк так легко. Мы точно стали кинозвёздами.
— Это… это на самом деле замечательно, — говорит дядя Реджи. — А теперь давай посмотрим, сможем ли мы заставить его делать так по команде, может быть — по движению руки.
Мы повторяем упражнение снова и снова, — Космо, кружись! — и Макс вращает пальцем.
Солнечный свет заполняет всё вокруг. Люди открывают шторы и выходят на веранды с кружками утреннего кофе в руках. Когда они машут Максу, дяде Реджи и мне, я вижу на их лицах изумление и гордость. Среди нас живёт танцующий пёс!
— Думаю, на сегодня хватит, — говорит дядя Реджи.
Макс хмурится.
— Но мы же только начали.
— Мы уже тренируемся полчаса — не стоит перегружать его в первый же день. Не беспокойся. Времени у нас достаточно.
Надеюсь, дядя Реджи прав.
12
Когда Макс на следующей неделе уходит в школу, я тренируюсь один. Иногда по телевизору идёт классическое танцевальное кино, и я разглядываю движения с новым интересом, проверяя — в кабинете, где меня никто не видит, — каково это: подпрыгивать, вилять, гарцевать. Одним ухом я всё время прислушиваюсь к двери, чтобы подбежать туда сразу, как она откроется: я выбегаю к Максу и вою на наш фургончик, упрашивая дядю Реджи отвезти нас в общественный центр. Вы можете назвать меня рабом привычки, но чем быстрее танцевальные тренировки станут частью нашей повседневной жизни, тем больше будет шансов выиграть эпизодическую роль в кино.
— Что такое с Космо? — всё спрашивает Мама. — Он никогда раньше так не лаял.
Но она меня не ругает. И Папа тоже. Думаю, в глубине души они знают, что я лаю ради нас.
Вскоре сильно холодает, и Мама предлагает (когда Макс и дядя Реджи укутываются перед поездкой в собачий клуб) надеть мне свитер. Да, у нас есть такая штука, прячется в недрах чулана. Я знаю, я сам её туда запихнул. Тёмно-синий. Шерстяной. Отвратительный. Каждый раз, когда я надеваю его, мне в лицо смеются две тысячи лет эволюции. К счастью, Макс поспешно выводит меня за дверь, пока Мама не начала искать, и вот мы уже с шумом несёмся по сонным дорогам к общественному центру.
Когда мы выходим на искусственную траву, которая пахнет, словно пластиковые пакеты, сморщившиеся под дождём, я тут же приступаю к делу. «Дай мне команду, — говорю я Максу, глядя наверх. — И я послушаюсь».
— По-моему, кто-то тебе машет, — одновременно со мной говорит дядя Реджи.
Повсюду ходят люди и собаки, так что поначалу трудно разглядеть что-либо. Но… о, Оливер! Мальчик с прошлого занятия машет Максу, растопырив пальцы.
Дядя Реджи кивает.
— Иди, поздоровайся.
Макс начинает:
— Может, я просто тут постою…
Но я уже тяну его за поводок, пробираясь через стайку биглей.
Я заметил, что некоторым людям бывает очень трудно найти друзей. У собак всё просто. Обнюхиваете друг друга, вежливо пьёте из одной миски и наслаждаетесь вечной дружбой. А вот если ты человек, нужно столько всего помнить: тут потрясти руку, тут показать зубы, тут кивнуть, но не слишком сильно. Я помогаю, как могу.
Остановившись возле Элвиса, пса Оливера, я кланяюсь. Он тоже кланяется. Мы касаемся друг друга носами, нюхаем под хвостами, чуть прикусываем друг другу шеи. Его чёрный мех лоснится, когда он бегает.
— Извини, у него дыхание немного несвежее, — говорит Оливер Максу и мне. — Он сегодня утром напился воды из унитаза.
Макс морщится.
— Ужас какой.
— Ну, он и не в такую переделку мог влипнуть. И влипает периодически. Но сегодня утром он подкрался ко мне, когда я чистил зубы. Бам! Открыл дверь головой и вбежал, я пытался удержать его за ошейник, но вода из унитаза уже брызгала повсюду. Ну, не повсюду, конечно. Но в рот ему она попала. И на пол. Я скормил ему несколько печенек, они пахнут очень сильно, и я надеялся, что они как-то скроют запах. Но вообще, если подумать, вода из унитаза не так уж и воняет — так что, может быть, дело в самих печеньках.
— Может быть, — неуверенно отвечает Макс и гладит Элвиса под подбородком.
— В общем, я надеюсь, что он чему-нибудь сегодня научится. Мы пока ещё не пробовали никаких трюков. Элвис вообще не очень много трюков знает, если, конечно, не считать завываний и облаивания собак по телевизору. Сомневаюсь, что из него выйдет хороший танцор, но это на самом деле неважно — мне просто нравится с ним играть. Эй, я не слишком много говорю?
Макс моргает, к щекам приливает кровь.
— А?
— Ну, говорю, — повторяет Оливер. — Слишком много. Бабушка считает, я иногда так делаю. Говорю много. Ты бы уже об этом знал, но мы ходим в разные школы. Я — в Паркеровскую среднюю школу, а ты, наверное, в «Риджвей», да? «Риджвей» — вроде хорошая школа. Говорят, там клёвая лаборатория.
