— Он помнит около двадцати трюков, — говорит Макс. — Так что у нас готова примерно, не знаю, половина номера? Правда, он всё равно не может сделать больше двух шагов назад. Я работаю с ним каждый день, но он путается в ногах.
— Это мы исправим, — говорит дядя Реджи. Я замечаю, что его ботинки пахнут другими собаками, а спереди на них налипли клочки шерсти. — Сегодня у нас будет большая тренировка.
— Я тоже помогу, — гордо говорит Эммалина, сложив руки за спиной.
— Рад, что ты с нами, — отвечает дядя Реджи, потом улыбается мне. — Готов, Дурачок?
Дурачок. Макс иногда называет меня Дурачок и Глупый Пёс. Люди и их прозвища — иногда я просто их не понимаю. Родные и друзья дали Максу кучу прозвищ (Максимус, Максимилиан, Максвелл, Милый, Красавчик, Дорогой, Парнишка, Дружок, Чемпион), но для меня он просто Макс. И только Макс. Мне нравится — всё так просто и коротко. Могу даже представить, как я произношу это вслух.
Я говорю всем, что готов.
В общественном центре сегодня странный запах — и я понимаю, что это всё потому, что бордер-колли уже пришла. Я вижу её на той стороне комнаты, на лапах комочки грязи. Это уже само по себе тревожит: на улице было чисто! Так откуда тогда у неё корка грязи на шерсти? Должно быть, она наколдовала грязь из ниоткуда или рано проснулась и пошла гулять в тёмный лес, где всё было ещё мокрым из-за росы. Я прохожу в дверь, а бордер-колли отказывается смотреть мне в глаза — о, какая она высокомерная, какая же наглая. Кланяясь своему человеку, бордер-колли размахивает ушами туда-сюда, словно пытается взлететь.
Нудлс на другой стороне комнаты всё гоняется за коротким хвостом, и я опасаюсь — вместо неё, — что она его не поймает никогда. Иногда хвосты очень хитрые, у них словно пробуждается свой разум, и их всегда буквально чуть-чуть не достать, как быстро ни крутись. Но она упорно продолжает, игнорируя своего человека, который пытается заставить её маршировать. Нудлс до сих пор не освоила ни единого трюка — ни прыжков, ни поворотов, ни поклонов, — но её это, похоже, нисколько не беспокоит. Она часто улыбается, высовывая кончик языка чуть дальше торчащей вперёд верхней челюсти.
Элвис и Оливер, особенно в сравнении с ней, очень быстро осваивают свой номер. Элвис больше не сомневается в себе; он становится всё более бесстрашным. Его движения чётче, чем у меня, более…
Стоп!
Бордер-колли сегодня принесла игрушку, плюшевого аллигатора с выпученными глазами. Интересно, может быть, это и есть её ахиллесова пята? Во время каждого перерыва бордер-колли играет с игрушкой — хватает ртом, поднимает, трясёт. Может быть, Нудлс думает о том же, о чём и я, потому что она бросается за этой игрушкой изо всех сил своих коротеньких ножек. И вот аллигатор, который размером почти с её голову, уже у неё в зубах. И на секунду мне даже становится стыдно. Каково было бы мне, если бы похитили Мистера Хрюка?
— Так, — говорит дядя Реджи, когда мимо него проносится Нудлс. — Не считая ходьбы назад, давай посмотрим, что получается. Эммалина, а ты скажешь своё мнение.
Эммалина поднимает большой палец.
Сосредоточившись, я по команде поднимаю лапу вверх и подпрыгиваю, как могу. Макс показывает мне команды: кружись, влево, вправо, поклонись. Я отхожу в сторону и скрещиваю передние лапы, а Макс выполняет рядом со мной «грейпвайн», двойные приставные шаги. Маршируя на месте, я тщательно сгибаю лапы, а потом тут же резко их опускаю. В паре моментов по спине начинает расползаться боль. Я чувствую свой возраст, чувствую каждый прожитый год. Но потом я прихожу в себя, встряхиваюсь и встаю ровно. Не знаю, что на меня нашло, но я начинаю импровизировать, смело добавляя собственные движения. Я воплощаю уверенность Дэнни и страсть Сэнди из «Бриолина». Мои лапы вдруг начинают действовать сами по себе, и я прыгаю, полностью отрываясь от пола.
— Хм, — говорит дядя Реджи. — Он поднялся примерно на дюйм от пола. Это… Ну, настрой у него хороший, не поспоришь.
— На дюйм, — повторяет Макс. — На дюйм от пола.
Моя семья почему-то начинает смеяться. Что, кто-то пошутил? Я обычно не понимаю человеческих шуток, но Макс очень, очень весёлый. «Чем дикие пчёлы похожи на игральные карты? — однажды спросил он у меня. — Они живут в колодах!» Я так сосредоточился, чтобы понять шутку, что даже расчихался — а потом у меня в голове что-то щёлкнуло. Колоды! Гениально! Я смеялся себе под нос всю ночь, а потом — до конца недели, снова и снова осознавая, насколько же шутка замечательная.
— Это всё, что мы умеем, — наконец говорит Макс и чешет затылок. — По крайней мере, основные элементы. Как тебе, Эм?
Эммалина склоняет голову набок. Этот жест я до сих пор до конца не понял.
— Мне… мне нравится.
— Но? — спрашивает Макс.
— Просто… нужно что-то круче. Помнишь, когда ты, Мама, Папа и я танцевали? — Она робко прыгает вокруг нас, изящно размахивая руками. — Ну, знаешь?
Макс глубоко вздыхает.
— Ты права. Она права, дядя Реджи. Нам нужны какие-нибудь движения покруче. Или, может быть, всего одно, одно, но очень крутое движение.
Кончиком туфельки Эммалина рисует на траве круг.
— Макс… Я ещё думаю, что ты и сам должен больше… ну, танцевать.
Какое-то время все молчат. Мы все знаем, что она имеет в виду, хотя, конечно, Максу не хочется этого признавать. Да, он подаёт мне знаки и кормит вкусняшками, но танцует без души. В нашей паре главную роль играю я.
Дядя Реджи говорит:
— Мне, конечно, не хотелось этого говорить, но она права. На соревнованиях на тебя будут смотреть так же внимательно, как и на Космо. Судьи будут ставить оценки вам обоим. Крутые движения — это, конечно, плюс: может быть, попробуете настоящий прыжок, если у него получится? Но ты должен передавать эмоции, помогать нам по-настоящему прочувствовать танец. — Дядя Реджи присаживается на корточки и кладёт руки мне на морду. — Не забывай, что вы с Космо прикрываете друг друга. Если ты нервничаешь, можешь положиться на него.
По пути домой к дяде Реджи я повторяю эти слова, говорю Максу: «Положись на меня, потому что нам нужна эта роль». Нас нельзя разлучать — так что я буду сильным за двоих.
Я не помню, как себе представлял дом дяди Реджи изнутри и представлял ли вообще. Но когда мы паркуем машину и заходим внутрь, я вижу диван, похожий на наш, и удобный ковёр с мягкой подстилкой. Как и в комнате Макса, на стенах висят фотографии, только не космонавтов, а джазовых музыкантов.
— Майлз Дэвис и Чарли Паркер, — говорит дядя Реджи и показывает на плакаты, словно знакомя нас со старыми друзьями. А потом, на кухне: — Воды? Сока? Шоколадного молока?
Эммалина и Макс одновременно отвечают: «Шоколадного молока». Они смешивают свои напитки с тёмным сиропом, а я смотрю на них. Понимаю, что мне нельзя молоко, но всё равно хочу его. В гараже они ставят стаканы на маленький холодильник, и дядя Реджи включает свет. Лампы на потолке постоянно моргают.
