— Да, это, конечно, не настоящая танцевальная студия, — говорит он, оглядываясь, — но, думаю, мы сможем тренироваться здесь, когда в клубе нет занятий, а на улице танцевать сейчас слишком холодно.
«Красота», — говорю я, а уж я-то знаю, я много гаражей повидал изнутри. (Вы удивитесь, сколько людей считают, что собак нужно держать там и только там.) Так что я могу вам рассказать, насколько же там пусто: ни теннисных ракеток, ни тренажёров, ни старых игрушек, валяющихся кучами вдоль стен. У людей столько вещей, всяких штуковин, которые всё накапливаются и накапливаются. Но и в пустом пространстве есть своё очарование; кажется, что здесь возможно всё.
Эммалина кружится и размахивает руками.
— Ух ты, — говорит Макс, — тут просто идеально.
— Рад, что ты так думаешь. — Дядя Реджи улыбается и смотрит на меня. — А ты что скажешь, Дурачок? Остались ещё силы для крутых движений?
Сказать по правде — нет. Танцевальный клуб с утра утомил меня сильнее обычного, и я бы предпочёл полежать, и чтобы мне долго чесали загривок. Диван из нашей гостиной зовёт меня: мягкая кожа, глубокие промежутки между подушками. Но я не хочу их разочаровать, и они правы. Поскольку главный приз — роль в кино, судьи будут искать какой-нибудь вау-фактор, движение, которое приведёт всех в восторг. Макс надеется на меня. Так что я, хрустя суставами, встаю и виляю хвостом так быстро, как только могу.
Вместе с Эммалиной мы обсуждаем несколько коронных движений.
— Что, если, — говорит она, вставая на четвереньки, — Космо поклонится и вытянет передние лапы вот так, а задние лапы будут ходить кругами?
Она показывает, как это делается.
— Хм-м, — отвечает Макс. — Это достаточно круто?
— У меня идея, — говорит дядя Реджи. — Это мы тоже можем использовать, Эм, но, может быть, стоит попробовать прыжок? Нет, прыжок не высокий, у Космо уже возраст не тот, но, Макс… попробуй встать на колени, наклониться вбок и вытянуть руку. Вот. Чуть ниже… Отлично. Думаешь, он перепрыгнет руку?
Макс оценивает расстояние между рукой и полом.
— Может быть.
Мы начинаем с малого: Макс подводит меня к маленьким препятствиям в комнате. Дядя Реджи приносит с заднего двора несколько веток, покрытых корой, и я перепрыгиваю их, вытягивая лапы, насколько могу. Я однажды видел по телевизору борзых, идущих по следу, их тела были прямыми от носа до хвоста, и я представляю себе, какой я длинный, и быстрый, и сильный. Макс тоже старается. Он крутит запястьями, энергично наклоняется, ведёт меня с настоящим азартом и страстью. И каждый раз, когда я перепрыгиваю палку, Эммалина протягивает мне вкусняшку с курицей.
— Ура, — всё говорит она мне, хотя я едва отрываюсь от земли. — Ты такой молодец, Космо.
— Последний раз? — спрашивает меня Макс, прежде чем мы уходим на кухню.
Последний раз.
Я подпрыгиваю, вкладывая в движение всего себя. Но спотыкаюсь, оттолкнувшись слишком сильно, и моя левая лапа неловко подворачивается на бетонном полу. Лапу тут же пронзает колючая боль. Со стороны кажется, что со мной всё в порядке — потому что я сдерживаю и визг, который так хочет вырваться из горла, и зевок, которым я мог бы себя успокоить. Мы зашли слишком далеко, чтобы заканчивать тренировку вот так.
Макс морщит лоб.
— Ты в порядке, Космо?
«В порядке, — говорю я ему, пытаясь не хромать. — Всё нормально».
У холодильника я лакаю воду с такой жаждой, словно никогда даже не пробовал воды, или это вообще последний раз, когда я её пью. Вода плещется, стекает по носу, мочит мне усы. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня в таком состоянии, так что я иду, тяжело дыша и стараясь не обращать внимания на боль в лапе, но, едва преодолев коридор, я падаю. Мои лапы вытягиваются. Чтобы сохранить лицо, я улыбаюсь, высунув язык. «Я это специально, — говорю я людям. — Всё хорошо».
Дядя Реджи верит мне.
— Теперь, — говорит он, — нам нужна песня.
Мы садимся перед диваном, прямо на ковёр, и пересматриваем «Бриолин». Эммалина лежит на животе, положив руки под подбородок, и не сводит карих глаз с телевизора. Экран моргает. А когда на нём появляются Дэнни и Сэнди, я представляю, как мы с Максом танцуем точно как они. Танец, который больше чем жизнь, на съёмках в кино: мы вместе, мы неразлучны.
Дядя Реджи показывает на Сэнди, которая — я понимаю только сейчас — отчасти определённо золотистый ретривер. Посмотрите только на её шерсть (бледно-жёлтая, прямо как моя), на доброе лицо, на движения.
— Может быть, подойдёт песня «Летние ночи»? — спрашивает дядя Реджи.
Макс корчит гримасу.
— Это так… романтично.
— Слишком неловко, да?
— Слишком неловко. «Безнадёжно верен тебе» и «Ты — то, что мне нужно» — тоже. Песня должна быть… Не знаю. Я пойму, когда услышу.
Последняя сцена фильма разворичивается на школьном карнавале. Дэнни и Сэнди обходят друг друга кругами, словно собаки, и признаются в любви. Сэнди уже сказала самую знаменитую фразу из фильма: «Ну, расскажи мне об этом, Жеребец». Эта фраза всегда значила для меня очень много. По словам человека, который менял картонные коробки, когда я был щенком, Жеребцом звали моего отца.
Когда я слушаю последнюю песню, «Мы идём вместе», мне кажется, словно я впервые по-настоящему её понимаю. Сэнди, Дэнни и остальные из их группы — они остаются вместе, даже когда время и обстоятельства пытаются их разлучить. Друзья идут с друзьями. Семья идёт с семьёй. Музыка обволакивает нас, радостная, блаженная.
— Знаешь, что? — говорит Макс. — Вот это хорошая песня.
После этого мы довольно быстро заканчиваем номер. В следующие несколько дней мы добавляем несколько отсылок к этой сцене: Макс щёлкает пальцами, а я поднимаю нос кверху, и мы вдвоём скачем, словно на ярмарке. И я напоминаю себе, что у меня душа танцора; мои ноги пойдут туда, куда скажет сердце — хотя, конечно, ушибленная лапа болит. Дошло даже до того, что я стал есть витаминки, которые с утра даёт мне Мама, а не прятать их за холодильником.
Как-то вечером перед сном Макс спрашивает:
— Космо, ты хромаешь?
Я всё-таки выдал себя, но больше это не повторится. Макс не должен беспокоиться, что моя травма как-то скажется на танце, что из-за неё мы потеряем роль в кино. Я сам забираюсь по маленькой лесенке на кровать Макса, даже не пикнув.
— Просто хочу, чтобы ты знал, — говорит Макс, откладывая ноутбук, — танцы — это не науки, где важна точность. Да, я знаю, мы хотим заполучить большой приз, на кону стоит многое… но мы не обязаны делать всё идеально. Ты не обязан быть идеальным.
Я кладу Мистера Хрюка под здоровую лапу и слушаю его дикие вопли, заполняющие комнату. Я кое-что сегодня заметил. На диване лежит новое одеяло, и оно пахнет Папой. Его волосы — на подушках дивана, сами подушки принимают форму Папиного тела. А сейчас он на кухне ругается с Мамой. Я слышу, как их голоса становятся громче. А потом хлопают дверцы кухонных шкафов.
