Среди партизан был сбитый летчик, который был хорошо знаком с немецкой авиацией. Именно он смог разобраться в силуэтах вражеских самолетов в небе, вот уже несколько дней большим числом летевших к линии фронта. Об этом своевременно было доложено куда следовало – незадолго до перелета хорватского летчика, и оба факта, оказавшись в руках майора государственной безопасности Зиньковича, были удачно связаны друг с другом.
Доложенные в тот же день командующему войсками фронта, они произвели эффект взорвавшейся бомбы, так как не столько раскрывали правду о намерении врага, сколько ставили под угрозу собственное наступление. Все дело заключалось в том, что обещанное Рокоссовским Сталину наступление было уже один раз отложено, к огромному неудовольствию Мехлиса.
За двое суток до начала операции между Рокоссовским и Ставкой состоялся разговор, в котором Сталин спросил командующего о степени готовности войск фронта к наступлению.
– Я знаю вас как честного и ответственного человека, поэтому спрашиваю вас прямо. По вашему мнению, насколько готовы ваши войска к предстоящему наступлению? Не скрою, что нам очень нужна победа в Крыму, но совершенно не нужны бессмысленные и неоправданные потери ради выполнения приказа свыше. Подручные господина Геббельса и так уже раструбили по всему миру, что мы отстояли Москву, лишь забросав войска вермахта трупами своих солдат.
Слушая мягкий и неторопливый голос Верховного, Рокоссовский только смутно догадывался о причинах, побудивших Сталина изменить свою позицию по наступлению в Крыму. Он не знал, что после трагической гибели 33-й армии генерала Ефремова между вождем и маршалом Шапошниковым произошел обстоятельный разговор. Его итогом стало признание того, что немцы оправились от зимних контрнаступлений Красной Армии и для борьбы с ними нужны иные тактика и стратегия.
Проявляя полную солидарность с тем, что уход в глухую оборону – это губительный шаг для Советского Союза, маршал предложил провести ряд небольших, но хорошо подготовленных операций по всему фронту. Они должны были если не сорвать новые наступательные планы немцев, то серьезно их затруднить и создать благоприятные предпосылки для подготовки полномасштабного контрнаступления Красной Армии.
По самым скромным подсчетам, к ноябрю месяцу должно было завершиться её перевооружение, начатое в сентябре 1939 года. Кроме новой техники и вооружения намечалось создание крупных танковых и авиационных соединений по типу немецких армий.
Слова маршала Шапошникова нашли полное понимание со стороны Сталина, который уже стал неплохо разбираться в тонкостях военного искусства. Поэтому в разговоре с Рокоссовским вождя интересовал успех дела, а не его покорное исполнение.
Всего этого Рокоссовский знать, естественно, не мог, но уловив тональность заданного Сталиным вопроса, постарался извлечь из него выгоду.
– Войска фронта готовы к наступлению на восемьдесят процентов, товарищ Сталин, – честно признался генерал и вместо открытого недовольства услышал мягкий вопрос:
– Скажите, товарищ Рокоссовский, а что входит в эти двадцать недостающих войскам фронта процентов?
– В основном в эти двадцать процентов входит авиация, товарищ Сталин, – честно признался командующий войсками фронта, чем вызвал бурную мимику на лице заместителя наркома, присутствующего при этом разговоре. – Но в этом нет никакой вины генерала Николаенко. Главная проблема заключается в аэродромах, на которых нужно разместить самолеты, подчиненные фронту, для сокращения времени вылета.
– Все понятно, меняете длинную руку на короткую, что в ваших условиях крайне важно. Хотите как можно сильнее стукнуть немцев?
– Не столько стукнуть, сколько прикрыть войска от самолетов противника, – произнес Рокоссовский и сразу вспомнил тот хаос, что творился в небе над его войсками в сорок первом году. Сталин, видимо, вспомнил то же самое, потому что, чуть кашлянув в трубку, он произнес:
– Давайте вернемся к вопросу о наступлении, когда ваши войска будут готовы если не на все сто процентов, то хотя бы на девяносто пять.
Рокоссовский моментально согласился, и, к сильному разочарованию Мехлиса, операция была отложена на несколько дней, по инициативе Ставки. Мысль о третьем удачном контрнаступлении по-прежнему владела умом и сердцем заместителя наркома.
Когда Зинькович закончил свой доклад, первое, что спросил Лев Захарович майора, верит ли он сам в полученную информацию и не является все это хитрой провокацией.
– Нет, товарищ армейский комиссар первого ранга. Если бы немцы хотели подсунуть нам дезинформацию, то на роль информатора они бы направили к нам перебежчика, заслуживающего большего доверия, чем этот хорват. Например, сочувствующего нам антифашиста или мобилизованного в армию коммуниста. Мы уже сталкивались с подобными случаями.
– А если это хитрая провокация, немцы мастера на такие хитрости? – не унимался Мехлис, но Зинькович твердо стоял на своем.
– В таком случае перебежчик предоставил бы нам вместо подслушанной болтовни документальное подтверждение своих слов. Например, секретный приказ или карту с нанесенной на ней дислокацией войск, или на худой конец назвал бы точный час и место начала наступления.
– И это все, что вы можете сказать, – язвительно уточнил посланник Сталина, но его тон, от которого бывшего комфронта Козлова бросало в дрожь, не оказал должного воздействия на майора. Гордо одернув гимнастерку и сверкнув рубиновым ромбом, он четко и ясно заявил Мехлису:
– Те данные, которыми я располагаю на данный момент, позволяют мне предположить, что немцы готовят скорое наступление, товарищ заместитель наркома. Что касается возможности провокации со стороны врага, то у меня нет убедительных данных так считать.
Услышав эти слова, Мехлис вперил в Зиньковича пронзительный взгляд, но майор с честью выдержал это нелегкое испытание.
– Ну а вы что считаете, товарищ командующий фронтом? Какова ваша оценка фактов, изложенных в докладе майора Зиньковича? – спросил у Рокоссовского несколько обескураженный Мехлис.
– Я полностью согласен с выводами Александра Аверьяновича. Все это очень похоже на правду. Для прорыва фронта немцы всегда применяли свои «штуки», это их излюбленный прием – можете мне поверить, – с грустью заверил заместителя наркома Рокоссовский. – И если они появились на нашем фронте в большом количестве, значит, нам следует ждать наступления противника со дня на день.
– И что вы намерены делать? Упредить наступление противника, не так ли? На мой взгляд, это единственно верное решение… – утверждающе произнес Мехлис, но как бы ни был грозен его вид, в голосе отчетливо звучали нотки боявшегося получить отказ человека. Уж слишком долго он ждал момента воплощения своих надежд и ожиданий, однако ответ Рокоссовского разнес их вдребезги.
– В сложившейся обстановке я не уверен в правильности подобного решения, – честно признал генерал, чем поверг заместителя наркома в шок.
– Как это так – вы не уверены?!! Это значит, что вы снова намерены отложить наступление? А как же ваше обещание товарищу Сталину разгромить немцев в самое ближайшее время? Или вы намерены разгромить врага сидя в обороне? – принялся метать молнии в Рокоссовского Мехлис, но тот его не испугался.
