Быстро выяснилось что, несмотря на обрушившиеся на неё снаряды и бомбы, оборона русских выполняет свои функции. В передних окопах есть солдаты, сохранились пулеметные точки, имеются минометные расчеты. Что касается противотанковой обороны, то кроме уцелевших орудий ещё было несколько зенитных установок, сумевших быстро уменьшить количество штурмовых орудий у полковника Гроддека. В довершение всего, к солдатам Бубликова подошли кавалеристы генерала Книги, которые бросились атаковать солдат противника. Штыковой бой был всегда излюбленным коньком русской пехоты, и, не выдержав рукопашной схватки, немцы отступили, оставив догорать посреди крымской степи свои подбитые танки.
Получив второй раз по сопатке, Гроддек оказался перед трудной задачей. Можно было вновь затребовать поддержку авиации или подождать подхода артиллерийского полка, которые сотрут в пыль оборону противника. В этом герр оберст не сомневался, но тогда он нещадно выпадал из графика, что лично разработал Манштейн, и тем самым ставил под угрозу успешный исход всей операции. Можно было не дожидаться чьей-то помощи и через час атаковать Марфовку повторно, но это тоже был не самый лучший вариант. Подразделение полковника могло привести к молчанию гарнизон этого проклятого села, но впереди было сражение за Турецкий вал, после которого ни о каком продвижении вперед не могло идти речи. Нужно было ждать подхода тыла, пополнять изрядно потраченный боезапас, а это снова означало потерю времени.
После недолгих, но бурных обсуждений с офицерами штаба полковник связался с генералом Апелем по радио и предложил ему третий вариант действий, не носивший в себе особой новизны. Столкнувшись с сопротивлением в одном месте, немцы начинали искать слабые места на других участках и в конце концов добивались своего. Получив по зубам у Марфовки, Гроддек предлагал перенести направление удара южнее и прорываться к Турецкому валу в районе Прудниковки. Создать два полноценных оборонительных пункта на пути движения немецких войск противник наверняка не мог, и этот вариант явно сулил успех. Самостоятельность в принятии решений в боевой обстановке самими командирами всегда приветствовалась в германской армии.
Решить подобный вопрос полковник мог вполне самостоятельно, однако желание иметь оправдательное решение командования на потерю времени заставило его обратиться к генералу Апелю. И тут начались генеральские «танцы с бубнами». Апель не захотел принимать подобное решение и в свою очередь обратился к Манштейну. Пока его нашли, пока он подумал и дал разрешение, пока вещее генеральское слово ушло в войска, прошло определенное время, и в конечном счете задержка стала для группы Гроддека роковой.
Все дело заключалось в том, что перемещение немецких войск к югу заметил пилот советского истребителя. Сопровождая очередной транспорт из Севастополя в Новороссийск, он был вынужден вступить в бой с немецкими торпедоносцами. Имея ограниченный запас топлива, ему пришлось идти на вынужденную посадку на аэродром Турецкого вала. К огромному несчастью для немцев, его истребитель имел связь с землей, и его сообщение о движении немцев ушло прямо в штаб Рокоссовского. Комфронта с первых слов Малинина понял всю опасность возникшей ситуации. Все дело было в том, что именно с участка обороны вала в районе Прудниковки он снял часть войск для помощи майору Бубликову. Отыграть принятое решение или перебросить войска с другого участка обороны, учитывая подвижность противника, было нереально, и комфронта вновь упал на телефон, вызывая штаб Черноморского флота.
Именно за этим делом и застал его приехавший в штаб Лев Захарович. У Мехлиса было прекрасное настроение от осознания правильности своих действий. Видя определенную нервозность в штабе фронта, он решил временно избавить его работников от своего присутствия ради благого дела. Без всяких намеков или открытых разговоров он направился в штаб комполка Гулыги и попросил пригласить к нему майора Спиридонова. К счастью или нет, но майор в это время был на земле и вскоре был доставлен капитаном Тимошкиным под грозные очи представителя Ставки.
Что испытывал в этот момент Спиридонов, было нетрудно догадаться, но он держался достойно, справедливо полагая, что для его ареста хватило бы и самого Тимошкина. Предположения майора полностью оправдались. Едва он переступил порог кабинета и представился, как Мехлис подошел к нему и, пожав руку, объявил, что командование фронтом считает, что майор Спиридонов абсолютно правильно действовал в далеко не простой ситуации.
Одних этих слов благодарности от самого Мехлиса с лихвой хватило бы Спиридонову на долгие годы службы, но Лев Захарович не собирался ограничиваться лишь только ими. Пользуясь своим высоким положением, он объявил о награждении майора Спиридонова орденом Боевого Красного Знамени.
– Все необходимые документы я подписал до отбытия в ваш штаб, но вся бумажная волокита требует времени. Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, я решил поступить по-своему… – Мехлис решительно снял со своей гимнастерки орден Красного Знамени и прикрепил к груди растерявшегося майора. – Так будет вернее и справедливее. Ещё раз спасибо за подбитые танки, от меня, от командующего фронтом генерала Рокоссовского, а самое главное – от товарища Сталина.
Ход с награждением был известен ещё со времен Гражданской войны, но его простота и эффективность не утратили свою силу. Умело добавив к награде и имя Верховного Главнокомандующего, Мехлис попал точно в центр самого «яблочка». Это было видно по лицам присутствующих в кабинете командиров и сотрудников штаба, и, покидая летчиков, главный комиссар страны точно знал, что в ближайшее время эти авиаторы будут драться не за страх, а за совесть. Вот с таким приподнятым настроением вернулся в штаб фронта Лев Захарович, где его встретили печальные новости. Генерал Малинин в двух словах объяснил суть возникших проблем, и Мехлис потемнел лицом.
Будучи далеко не глупым человеком, заместитель наркома хорошо разбирался в деловых качествах людей, с которыми ему приходилось работать. Даже немного пообщавшись с новым начштаба, он быстро уяснил, что тот умеет отличать зерна от плевел, а козлов от овец. Генерал Малинин не впадал в панику от неприятных известий с фронта и если говорил, что ситуация опасна, следовательно, так оно и было.
Быстро уяснив обстановку и поняв, что хочет сделать Рокоссовский, Мехлис изготовился к действию. Несколько минут он слушал разговор комфронта с начальником штаба Черноморского флота контр-адмиралом Елисеевым. Хитрый Октябрьский, не желая вступать в полемику с Рокоссовским, приказал сказать, что его нет в штабе, свалив столь сложные переговоры на плечи своего начштаба. Оказавшись между двух огней, Елисеев не нашел ничего лучшего, как упрямо долдонить одно и то же про необходимость согласия маршала Буденного, совершенно не слушая собеседника. Видя безрезультатность переговоров, Лев Захарович решительно подошел к Рокоссовскому.
– Константин Константинович, разрешите мне поговорить с товарищем Елисеевым, – предложил свои услуги Мехлис, и комфронта с радостью отдал ему трубку.
– Говорит представитель Ставки и заместитель наркома обороны, армейский комиссар первого ранга товарищ Мехлис. С кем я говорю? – металла, звенящего в этот момент в голосе Льва Захаровича, хватило бы на десяток наркомом. – Вы понимаете, что немцы угрожают прорвать Турецкий вал?! Вы понимаете, что в случае его падения враг может захватить Керчь и полностью отрезать войска фронта от Тамани?! Вы понимаете, что это грозит нам полной потерей Крыма и гибелью сотен тысяч наших солдат?! – грозно вопрошал Мехлис, совершенно не слушая лепет пытавшегося оправдаться Елисеева. – То, как вы действуете на своем посту, может означать, что это действует только скрытый гитлеровец! Гитлеровец, желающий нанести вред нашей великой Родине!
