Мощные «Карлы» обрушились на батарею майора Александера, она же «Максим Горький I». Именно она внесла решающую лепту в отражение двух предыдущих немецких штурмов, и потому ей было уделено огромное внимание. Кроме двух огромных мортир, эту батарею с особой настойчивостью утюжили эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, по десять-пятнадцать машин одновременно.
Хорошо видимая с воздуха батарея была отличной мишенью для немецких асов, которые три дня подряд сбрасывали на неё свои бомбы. Установленные на самолетах фотокамеры беспристрастно фиксировали множественные разрывы сброшенных немцами бомб. Согласно многочисленным рапортам наблюдателей, зловредная батарея была превращена в руины, однако это не соответствовало действительности. Батарея майора Александера была словно заговоренная. Снаряды и бомбы попадали куда угодно, только не в орудийные башни. Все пространство вокруг них было изрыто воронками, но крепкая броня надежно защищала боевые расчеты четырех 305-миллиметровых башенных орудий.
Обстрел двух «Карлов» не смог серьезно изменить общее положение дел. Несмотря на огромные разрывы фугасных снарядов, основательно сотрясавшие позиции советских артиллеристов, подобно сильному землетрясению, результат обстрела был незначителен. После одного из взрывов у одной из башен возникли проблемы с поворотным механизмом. Это временно исключило её участие в боевых действиях, но ненадолго. За сутки интенсивных работ проблемы были устранены, и батарея майора Александера встретила наступление врага в полном боевом составе.
Ничуть не лучше состоялся дебют у «Доры». Невозможность провести точную пристрелку этого гиганта сразу исключила его участие в обстреле переднего края советской обороны. Как бы ни были точны обслуживающие его артиллеристы, угроза попадания огромного снаряда по своим войскам составляла пятьдесят на пятьдесят. Поэтому цели для обстрела были выбраны в глубоком тылу противника.
Имея относительно точные сведения от перебежчика, подкрепленные данными воздушной разведки, немцы сосредоточили огонь «Доры» по Сухарной балке, где находились склады со снарядами. Также целью для обстрела была выбрана батарея № 16, на которой, по данным немецкой разведки, находились 280-миллиметровые морские орудия.
За день дивизион подполковника Боме, обслуживавший «Дору», сделал четырнадцать выстрелов. После каждого залпа гиганта артиллеристы терпеливо ждали доклады наблюдателей, чтобы внести изменения в своей наводке. Как и «Карлы», «Дора» оказалась дорогим, но малоэффективным оружием. Смотрящие в цейсовые трубы наблюдатели так и не увидели взрывы от пяти снарядов, упавших на позиции севастопольцев, а действие остальных не произвело должного эффекта. Они падали, взрывались, но не наносили того ущерба, на который рассчитывали создатели орудия и генерал Манштейн.
Штольни Сухарной балки, в которых хранился боезапас северной стороны, несмотря на их целенаправленный обстрел, остались целыми и невредимыми, не говоря об их уничтожении.
Единственный серьезный урон от обстрела «Доры» состоял в том, что от сотрясания почвы сдетонировали снаряды, хранящиеся открытым способом и предназначавшиеся для отправки на южную сторону. Большой столб взрыва был немедленно зафиксирован наблюдателями, а также по счастливой случайности и на кинопленку хроникеров, снимавших дебют любимого гиганта фюрера. Все это легло в основу торжественной реляции, направленной в ставку Гитлера вечером этого дня. В ней говорилось, что чудо-снаряд «Доры» пробил скальный грунт русской оборонительной позиции и, уйдя на глубину в сто метров, уничтожил находившийся там пороховой склад врага. К ней также был приложен доклад наблюдателей с перечислением числа взрывов на позициях батареи № 16, а также снимки воздушной разведки, запечатлевшие взрывы снарядов «Доры» в этом районе.
Стоит ли говорить, что подобный доклад, подкрепленный кино– и фотоматериалами, срочно отправленный специальным самолетом Гитлеру, вызвал у него бурную радостную реакцию. В штаб 11-й армии немедленно полетел приказ представить к Железным крестам людей, особо отличившихся при уничтожении половины арсенала русской крепости. Приказ фюрера был священен, и представление было составлено, хотя награждать артиллеристов не было никаких оснований. Батарея одиннадцатидюймовок, чьего огня так панически боялись немецкие генералы, существовала лишь в их воображении. Согласно решению Генерального штаба, орудия с батареи были демонтированы в конце двадцатых годов. Так что бронебойные снаряды господина Круппа в течение дня добросовестно разрушали давно заброшенную позицию, где в этот момент не было ни одного солдата противника.
Поздно вечером в штабе генерала Рокоссовского подводили итоги знакомства с главными калибрами врага, которые по своей эффективности значительно уступали действию остальных осадных орудий 11-й армии и самолетов генерала Рихтгофена. Уже потом станет известно, что за пять дней непрерывных обстрелов и бомбардировок противник сбросил на город 46 тысяч бомб крупного калибра и выпустил свыше 126 тысяч тяжелых снарядов.
По замыслу генерала Манштейна, этот страшный обстрел должен был серьезно ослабить оборонительные укрепления Севастополя и породить панику в рядах защитников города. Исходя из опыта штурма оборонительных укреплений в северной Франции и Бельгии, немцы ожидали, что русские солдаты начнут сходить с ума от непрерывного обстрела, как происходило с французами и бельгийцами, но этого не случилось. В противовес цивилизованным европейцам, с готовностью выбросившим белый флаг и покорно поднявшим руки, русские варвары продолжали сидеть в своих казематах и дотах, не помышляя о сдаче.
Первые сообщения о применении противником орудий большого калибра были разрозненные, не позволяли определить месторасположение осадных орудий, и этому были свои объяснения. Если залпы хорошо укрытых «Карлов», «Гаммы» и «Н» с грехом пополам ещё можно было засечь, то в отношении «Доры» это было сделать невозможно. Все выпущенные ею и разорвавшиеся снаряды наблюдатели отнесли к авиабомбам особо крупного калибра. Именно так они и были отмечены в рапортах. Но не факт начала обстрела города из особо крупных орудий был главной новостью этого вечера. Перед самым заседанием штаба командующего из второго сектора обороны сообщили о румынском перебежчике, сообщившем, что начало штурма Севастополя назначено на 3 часа утра 7 июня.
Ближе к полуночи разведчики четвертого сектора обороны взяли «языка», который после интенсивного допроса назвал примерно те же сведения, но только с небольшим уточнением. Наступление должно было начаться в три часа по берлинскому времени. Ещё больше градус накала страстей усилился к часу ночи, когда из первого сектора обороны сообщили, что при проделывании проходов в проволочном заграждении у подножия Сапун-горы взят немецкий сапер. Сведения, полученные от него, полностью повторяли добытые ранее, как под копирку.
В этой непростой обстановке Рокоссовскому нужно было определиться, чем являются полученные сведения – хитрой дезинформацией со стороны противника или случайностью, позволяющей вскрыть его тайные замыслы. Но, даже определившись с этим трудным и непростым вопросом, командующий становился перед новым выбором, не менее сложным и важным.
