— Прекрасная идея! — подхватил викарий. — И кроме того, это сможет привлечь больше прихожан в церковь.
Но герцог не склонен был обсуждать этот вопрос.
Когда-то церковь находилась в самом доме.
И тем не менее после веселых светских вечеров с субботы на воскресенье он нередко тосковал по воскресной заутрене.
— Ясно одно, — заключила Лавела. — Мы должны начинать подготовку сейчас же, и я скажу детям, когда они придут сегодня в церковь после школы, что им придется выступать в Мур-парке и провести там ночь.
— Сомневаюсь, что после этого известия кто-нибудь захочет пропустить хоть одно занятие в церкви, — улыбнулся викарий.
Герцог сел за пианино, чтобы еще раз проиграть увертюру для Лавелы.
Когда он закончил, она села за инструмент и блестяще сыграла увертюру, сбившись всего один раз.
— Нам нужно поупражняться на двух пианино одновременно, — сказал герцог. — Не думаю, что у вас есть еще одно.
— К сожалению, нет, — ответила Лавела.
Викарий на время вышел.
Герцог понимал, ей хотелось бы вновь приехать в Мур-парк, чтобы еще порепетировать в его прекрасном музыкальном салоне.
Однако он не был уверен в благоразумии Фионы, способной учинить скандал, и поэтому предпочитал проводить репетиции в Малом Бедлингтоне.
— Я пришлю сюда завтра пианино, — пообещал он. — А в театре нам придется каким-то образом разместить два рояля на маленькой сцене, чтобы мы смогли исполнить увертюру на двух инструментах.
— А в оркестровой яме их расположить невозможно? — спросила Лавела.
Он покачал головой.
— Нет, там стоит пианино.
— Понимаю, — молвила девушка.
— Я хотел бы приезжать сюда для репетиций, — продолжал герцог, — ибо мой дом полон гостей. Нежелательно, чтобы они могли слышать музыку до постановки.
— Конечно, — согласилась Лавела. — Уверена, мама и папа будут рады вашему приезду в любое время.
— Несомненно, — дуэтом подтвердили викарий и его жена, как раз входившие в гостиную.
Миссис Эшли, появившаяся лишь перед самым ленчем, поразила герцога своей красотой.
Она говорила на превосходном английском, но было в ней нечто, выдававшее ее иностранное происхождение.
Однако на герцога она производила впечатление если не скрытного человека, то по крайней мере довольно замкнутого.
Хотя миссис Эшли была очень приветлива и гостеприимна во время ленча, после его окончания она сразу удалилась.
Поскольку она была так прекрасна, а викарий так красив, не приходилось удивляться прелести их единственной дочери.
Но эту английскую миловидность Лавелы трудно было объяснить только сходством с родителями.
Может быть, размышлял герцог, викарий и его жена чрезмерно любили друг друга.
Он был слишком опытным, чтобы не заметить особенной нежности в голосе, когда они обращались друг к другу, или выражения их глаз, когда они обменивались взглядами.
Все это казалось ему почти не правдоподобным после стольких лет совместной жизни.
Но он знал еще один такой пример — любовь, существовавшую между его отцом и матерью.
Когда они не были вместе, они выглядели несчастными и беспокойными.
Находясь рядом, они так смотрели друг на друга и так произносили слова, что даже человек, видевший их впервые, понимал, они все еще испытывают взаимную любовь.
«Вот чего хотелось бы и мне», — думал Шелдон Мур.
Однако он не был уверен, что, имея титул герцога, может рассчитывать на такую же искреннюю любовь к себе.
Ему, вероятно, суждено быть вновь и вновь обманутым, как это случилось с Фионой.
Мысль эта тяготила его.
Он старался избавиться от нее, сосредоточившись на интересной беседе за столом.
Его приятно поразили не только вкусовые качества блюд, поданных за ленчем, но также их нестандартность и изысканность, способные поспорить с качеством шедевров, демонстрируемых его собственным весьма дорогим шеф-поваром.
После ленча он сказал миссис Эшли:
— Надеюсь, вы не сочтете меня слишком самоуверенным, если я скажу, что испытал огромное удовольствие от вашей превосходной и необычной cuisine !
И, деликатно улыбнувшись, прибавил:
— Много путешествуя, я убедился, что французская cuisine лучшая в мире, англичане же довольствуются тем, что просто и незамысловато.
Викарий рассмеялся.
— Вы совершенно правы, ваша светлость, но я должен объяснить, что, тоже много путешествуя за границей, стал, к сожалению, гурманом. Думаю, моя супруга могла бы при желании открыть ресторан, который пользовался бы огромным успехом!
Герцог с удивлением поднял брови.
— Не хочет ли ваш муж сказать, что вы приготовили все это сами? — обратился он к миссис Эшли.
— Кое-что из поданного, — ответила она. — Но я обучила двух женщин из деревни — они очень хорошо помогают нам — готовить блюда, которые особенно любит мой муж; они же помогают мне готовить мои любимые.
— Слышать это — выше моих сил! — воскликнул герцог. — Если я узнаю хотя бы еще об одном из блестящих талантов, скрывающихся в Малом Бедлингтоне, я брошу свой Мурпарк и перееду жить сюда!
— Мы будем только рады этому, — усмехнулся викарий, — хотя, я думаю, вам покажется здесь несколько тесновато.
— Но как это было бы романтично, — сказала Лавела, — если б сам герцог жил в одной из наших избушек!
— Я боюсь другого, — возразил Шелдон Мур. — Боюсь, что за мной последуют сотни людей и ваша очаровательная деревенька превратится в уродливый город.
Эта мысль развлекла и рассмешила всех.
Наконец викарий напомнил, что пора посетить Марию Кальцайо.
Миссис Эшли с дочерью остались дома, викарий же и Шелдон Мур отправились к певице в экипаже герцога.
По дороге он размышлял, что никогда еще ленч не доставлял ему такого удовольствия.
Он был уверен, его гости в Мур-парке не испытывали в эти минуты и сотой доли подобного возбуждения и радости.
Лошади бежали все быстрее, и герцог, сидевший рядом с викарием, сказал:
— От вас, очевидно, не укрылось, викарий: я весьма удивлен тем обстоятельством, что вы, ваша прекрасная жена и очаровательная дочь постоянно живете в деревне;
Последовало неловкое молчание.
Герцог почувствовал, что затронул нечто интимное.
Ему показалось, будто молчание длится вечность.
— Этому есть свои причины, ваша светлость, — наконец молвил викарий, — и я полагаю, вы поймете их личный характер. Мы чрезвычайно счастливы, живя подобным образом, и мне не хотелось бы обсуждать это сейчас.
