Кажется, он куда-то звал меня?.. Но я не понимаю, куда. Я запуталась, заблудилась… я просто устала и хочу домой.
Скалы вздрогнули от странного звука.
Он приближался, этот звук — что-то знакомое, привычное, дорогое… что-то родом из детства.
Я обернулась на звук и увидела, как в кольцо из теснины влетает великолепный Снежный, задирая сияющие бледно-голубым развесистые рога. На спине снежного оленя, зверя-Хранителя Замка ледяной розы, восседает мой отец. Горделивая осанка графа Винтерстоуна. Как же сильно, оказывается, я скучала по его беспокойному взгляду, которым он безошибочно нашел меня — словно говоря: «не бойся, Улитка! Я никому и никогда не дам тебя в обиду». А потом в папином взгляде появилась острота клинка, вынимаемого из ножен — когда он увидел Морвина, что по-прежнему пытался разбить Сферу.
Магический зверь во весь опор промчал недостающие метры — взрывая пепел сверкающим копытом, он резко притормозил у самой кромки льда.
Оглушающее молчание повисло над нами, как топор над шеей казнимого.
Отец вынул меч из ножен.
— Папа… не надо. Просто забери меня домой. Ты был прав — мне не стоило уезжать, — попросила я, глотая слезы.
Морвин убрал с мерцающей Сферы ладони. У него был раненый взгляд. Почему? Ведь он сам сделал это с нами. Своей ложью.
— Значит, вот что ты решила, Маэлин… Как я мог так ошибиться! А еще как последний идиот принес это… Хотел отдать тебе после Турнира… Хорошо, что не успел.
Достал из кармана промокшей форменной куртки что-то маленькое, бросил в грязь. Отвернулся, покачнувшись, не говоря больше ни слова. Пару мгновений я смотрела ему в спину — как тогда, в нашу первую встречу. Неужели так же я буду смотреть, когда мы расстанемся? Неужели это судьба и ничего нельзя изменить?
Я подалась вперед… не помню, что хотела сказать. Возможно, окликнуть — удержать из последних сил уходящее счастье. Резко зачесалось запястье, и я остановился. Порыв угас, как свеча на ветру.
Молча и неподвижно я смотрела на то, как в напряженной ладони Морвина появляется артефакт перехода. Он снова, не оборачиваясь, уходит из моего мира. Но на сей раз не собирается возвращаться. Пусть. Так будет лучше. Лучше совсем не любить, чем раз за разом чувствовать такую боль.
Когда остаточное сияние портала угасает, гаснет и моя Сфера, словно увядший цветок, разом потерявший все лепестки. И я сама себя чувствую такой же — голым стеблем, дрожащим на ветру.
Олень гарцевал тонкими изящными ногами, фыркал, беспокоился. Отец… молчал, ничего не спрашивал. Мой милый все понимающий папа. Дома, конечно, мне устроят допрос по всем статьям — но не сейчас. Сейчас он просто смотрит с искаженным от беспокойства лицом, как зареванная дочь делает несколько шагов — неловко, будто сломанная кукла.
Я склонилась и подняла с земли то, что уронил Морвин. Комок грязи облеплял это, и я никак не могла разобрать. Просто сунула в левый карман, нашитый на студенческом платье. Правый уже был чем-то занят.
За моей спиной папа спрыгнул на землю, подошел, привычно остановившись в паре шагов — и сказал, очень просто и буднично, словно звал меня на завтрак:
— Улитка, пойдем домой.
Глава 67
Следующие дни прошли, как в бреду. Почти ничего не помню.
Что-то делала, о чем-то разговаривала, иногда кое-что ела. Запирала на замок мысли, чувства, душу. Пряталась от самой себя — и от воспоминаний. Что все чаще и чаще каленым железом жгли мою память.
Дженни приехала на несколько дней со мной — но я взяла с нее обещание, что она как можно скорее вернется обратно в Академию. К учебе, к планам по выращиванию семечка Замка золотой розы и к Олаву, который берег его до ее возвращения. Счастливые до безумия глаза сестры, когда она забывала временами о моих бедах и погружалась в мечты, служили мне единственной отрадой.
Папа пытался что-то выговаривать мне дома — на тему того, что отправил, называется, дочек учиться… и месяца не прошло, одна уже замуж собирается, зато другая успела каким-то образом организовать себе несчастную любовь всей жизни. Но потом мама смотрела на него как-то по особенному, он махал рукой и прекращал попытки до меня достучаться. Безразличие стало моей опорой и самым надежным щитом от эмоций, что грозили разорвать на части.
Даже когда бабушка, старая графиня Винтерстоун, принималась за обедом рассказывать о свежих новостях из-за моря — каком-нибудь очередном стихийном бедствии или о том, как наводнение добралось до новой рыбацкой деревушки у нас в Королевстве на восточном берегу, я могла выдавить из себя лишь жалкие крохи сочувствия. Будто эмоции выпускали из меня по капле, и я почти уже была пуста.
Однажды вечером я сидела в нашей с Джен старой комнате в башне и думала, чем бы заняться. Решила перебрать вещи в шкафу, это занятие меня успокаивало. Много мелочей из детства хранилось в его пыльных глубинах — мы с Джен всегда запрещали слугам касаться этих сокровищ.
Мой взгляд упал на форменное платье. Запыленное, потрепанное… надо бы отдать почистить. Или вообще выбросить.
Я стала проверять карманы — на всякий случай.
В правом мои пальцы нащупали что-то круглое и твердое. Я вытащила это на свет — и увидела косточку. Простую персиковую косточку.
Снова непрошенные слезы показались на глазах — а ведь я думала уже, что все их выплакала. Что ж… надо, наверное, выбросить это вместе с платьем. Как я и боялась тогда, стоя под этим деревом — плоды нашей любви так и упали в грязь, хрупкие ветви не выдержали непосильной тяжести.
Но разжать судорожно сжатых пальцев, цепляющихся за эту глупую косточку, как за драгоценность, не вышло. Почему?
Я бросила взгляд на запястье и увидела, как ярче проступает рисунок паучка. Он прятался обычно при чужих, но мне на глаза как правило с готовностью появлялся. Спасал от тревожащих и неуместных мыслей. Вот как эта.
Но пришедшая откуда-то из глубины памяти мысль была слишком важной. Неожиданно мне не захотелось прогонять ее, стирать без следа.
Эта косточка… он ведь обещал посадить персиковое дерево для меня когда-нибудь? Но зачем… зачем давать такие глупые обещания тому, кого собираешься предать?
Паучок мигнул матовой вспышкой — и одна из его лапок исчезла, растворилась.
Маленькой теплой искрой мелькнуло воспоминание — о теплом саде, залитом весенним солнцем, об одуряющем запахе персикового цвета… о сильных руках, обнимающих меня, о губах, говорящих без слов… что? Что они говорили мне?
Я вздрогнула, когда дверь распахнулась, ударив бодро о стену, и в комнату ворвалась Джен в сопровождении Светлячка. Наш огромный полосатый лохматый пес, который только недавно вернулся из своих ежегодных похождений по Нижнему миру, куда его провожала тетя Эмбер своей портальной магией. Нагулялся, похорошел, взбодрился — и успел жутко соскучиться по хозяйкам, что и демонстрировал нам периодически тяжеленными мохнатыми обнимашками.
