Поэтому не произносила ни слова всю дорогу — как и он. Тяжеловесность слов казалась кощунственно грубой по сравнению с тем, невыразимым, что робко воскресало в моем сердце.
Сначала Морвин отвел меня в особые комнаты, где можно было провести все необходимые гигиенические процедуры. Для очистки тела и волос здесь использовали зачарованный магами Хаоса мелкий песок, который притягивал частицы грязи. Хотя все равно ужасно хотелось простой воды, хотя бы маленькую лоханку. Но вода здесь очевидно была такой ценностью, что я даже не стала заикаться. Впрочем, волшебный песочек оказался вполне ничего — он был теплый и отлично расслаблял тело и снимал усталость. Да еще и одежду можно было им обработать — после этого она казалась свежеглаженной и даже пахла сеном.
Когда я снова вернулась в комнату, которую в мыслях уже окрестила «нашей», поняла, что все тело свинцом наливается, так хочется спать. Морвин, который за это время тоже успел освежиться, без слов понял мое состояние и кивнул в сторону постели, которая уже была заботливо расправлена. Наверняка он знал, какое воздействие оказывают здешние банные процедуры.
Юркнула под травяное покрывало, к которому начинала привыкать. Солнце еще не добралось до горизонта, и время только близилось к закату — впрочем, сутки здесь, кажется, были длиннее, чем в моем мире. Но я поняла, что если не усну прямо сейчас, просто буду ни на что не годна, кроме как носом клевать.
По привычке проверила узор на запястье. Каким-то образом за этот бесконечный день паучок успел растерять еще две лапки. Теперь оставалась всего одна — и лишь бледное, едва светящееся пятно неровной кляксой пятнало кожу над пульсом.
Морвин стоял у окна, опираясь локтями на узкий, вырубленный в скале подоконник, погруженный в глубокие раздумья. Я полюбовалась его профилем пару минут, а потом вздохнула и решила все-таки засыпать.
И вот тут меня настигло горькое разочарование. Кажется, я умудрилась основательно обгореть на здешнем жестоком солнце!
Травяная накидка усилила мои мучения. Я скинула ее, ворочалась и так и так, пыталась лечь на живот, потом на спину… но всегда находился участок кожи, на котором невыносимо жгло и пекло. Не добавляло удобства и то, что ложе было каменное — из какой-то странной мягкой разновидности, которая словно теплая глина принимало форму тела, но все равно было слишком непривычно.
Морвин оторвался от созерцания городского пейзажа за окном и вернулся к постели.
— Иди сюда.
Меня бесцеремонно подняли за плечи и заставили сесть. Я сердито пыхтела, чувствуя себя сломанной, ни к чему не годной куклой.
— Сейчас сниму жар, потерпи.
Ох, точно! Я и забыла про магию. Никак не привыкну к тому, что и сама уже что-то умею магичить. Надо было снежинками себя охладить! Не пришлось бы позориться и в который раз выставлять себя бесполезной неженкой.
Но потом на мои плечи легли большие теплые ладони, и все посторонние мысли сдуло из головы.
Осторожными прикосновениями Морвин прошелся до выступов ключиц, остановившись у кромки ткани. Мое сердце гулко стукнуло прямо ему в ладони, словно просило нежности и ласки. Легкими движениями согнал мучительный зуд и красноту с плеч и предплечий, нырнул под волосы — огладил спину от ключиц и до самой талии, задевая завязки.
Я забыла, как дышать, и лишь ждала, потупившись, новых исцеляющих касаний. И странное дело — вроде бы, лечили они лишь тело. Но почему было такое чувство, будто с каждым мгновением оживает и срастается что-то разорванное в клочья глубоко в душе?
Он словно узнавал меня заново. И я — заново привыкала к его рукам после долгой разлуки.
По коже бежали мурашки, жгучий жар сменялся колким, искрящимся теплом. Еще несколько движений кончиками пальцев — по лицу, по закрытым векам, по носу до самого кончика, скулам, щекам…
Жаль, что дрогнувшим губам моим так и не досталось этого мучительно-нежного прикосновения.
— Маэлин… ложись спать. Ты должна набраться сил. Потому что не позднее этой ночи тебе нужно вернуться обратно в свой мир.
Я распахнула глаза.
— Что?..
Он смотрел на меня пристально, не отрываясь, потемневшим и мрачным взглядом.
— Ты не можешь пойти на рассвете к Иланне. Если только попробуешь принять участие в церемонии принесения даров Великой Матери, она раскусит, что ты никакая мне не жена. И тогда тебя убьют прямо там, на месте, за осквернение чужим присутствием святого места. Потому — уходишь этой ночью. И не возражай.
— Но как она узнает?! Я все равно не понимаю! — возмутилась я и отстранилась. Он убрал с моих плеч руки.
— Это полностью моя вина — я сам подкрепил ее подозрения, прости. Когда назвал тебя при ней «девушкой», а не «женщиной». Ты можешь не знать нюансов нашего языка, на котором говоришь из-за своей магии, но «девушка» у нас означает совершенно четко… «девственница». Жену так никто в здравом уме не назовет. Да еще твой ошарашенный вид после моего… после моих слов был более чем красноречив.
Да уж. Меня так и подмывало спросить, а какой еще у меня должны был вид быть после его признания Иланне в том, что «любит эту девушку». Не каждый день мне в любви признаются! Даже таким вот странным, косвенным способом.
А потом до меня дошел истинный смысл его слов, и я почувствовала, что краснею.
— Мало ли, что она думает. Наверняка ведь она не узнает, — выдавила я из себя, смущаясь еще больше.
— В том-то и дело, что узнает, — покачал головой Морвин. — Неруда меня просветила. Оказывается, вход в Храм Великой Матери защищен особыми чарами. Для принесения даров туда могут войти только замужние женщины. Девушек… полог просто не пустит. Так что она прекрасно понимала, что делает, когда приглашала тебя принять участие в церемонии.
Я увидела, как вопреки всему, вопреки внешнему спокойствию, вопреки разумным словам о том, что я должна срочно возвращаться… в его глазах разгорается пламя, которое я очень хорошо знала. Которое успела уже забыть за эти бесконечные, отравленные горьким одиночеством дни — и вот теперь тоже вспоминала заново.
— То есть… — мой голос сорвался до едва слышного шепота. — Ты хочешь сказать, что единственное препятствие моему нахождению здесь… в том… что наш «брак» не консумирован?
Глава 73
— Единственное препятствие твоему нахождению здесь — в том, что я тебя сегодня же отправлю домой, — очень спокойно и невозмутимо отвечает Морвин.
Слишком спокойно. Слишком невозмутимо.
Хочу проверить догадку — тяну руку и кладу ладонь ему на грудь. Там, где сердце. Оно бьется тяжело, рвано… у него не выходит лгать мне так просто, как у хозяина. А черные линии на коже тоже его предают — в месте, где я касаюсь узора, разгорается огонь под кожей, расцветает пламенным цветком. Распускает лепестки, греет ладонь терпким и колючим до сладости жаром.
