Если честно, я была ей благодарна: не всякая подруга согласится променять уют родных стен на пугающую академию где-то на задворках России. Там, куда мы ехали, было морозно и малолюдно, а ещё опасно. Зато декан пообещал Рите аттестат с отличием, если она воротится сама и воротит меня в относительной целостности. Принимающей стороне он сообщил, что выпускница-травница будет писать дипломную работу о местных растениях и влиянии неблагоприятного климата на целительные свойства отваров. Те на удивление легко согласились принять нас обеих.
— Хочу и ною, у нас свободное государство, — шмыгнула носом подруга. — О, а вот и карета подъехала.
Лупоглазая машинка цвета спелой вишни поморгала фарами и бесшумно затормозила возле нас. Багажник открылся автоматически, и следующие несколько минут мы безуспешно пытались впихнуть внутрь свои сумки, набитые одеждой. Тетрис не складывался — мой чемодан не вмещался. В итоге я плюнула и запихнула его в салон, поставив сверху ноги. Рита произнесла:
— Ну, в добрый путь!
После чего перевела взгляд вперед и застыла соляной статуей. Тут следует отметить, что машинка была предоставлена принимающей — всё хочется добавить «загробной» — стороной, а потому и водитель нам достался специфический.
— Это что… скелет? — замогильным шепотом вопросила подруга.
Глаза её поползли на лоб, а дыхание участилось. Пальцы Риты потянулись к ручке, но дверь оказалась предусмотрительно заблокирована.
Я нервно усмехнулась.
Не просто скелет, а облаченный в белую рубашку, пиджак и кепку с нашивкой АНиПС. Его череп лишь наполовину был обтянут кожей, вместо левого глаза зияла дыра, а желтые зубы оскалились в приветственной улыбке.
— Есть предпочтения по музыке? Попса, рэп, старая добрая классика? — Водитель подмигнул нам уцелевшим глазом.
— Выпустите меня! — прохрипела Рита, но я положила руку ей на колено и ободряюще брякнула:
— Назад дороги нет.
Моя впечатлительная подруга сползла с сидения, бледнея и задыхаясь.
— Давайте русский рок, — хихикнула я. — Что-нибудь про вурдалаков и обескровленных девиц.
Машинка тронулась под надрыв гитарной струны. Поездка предстояла долгая, но увлекательная.
Вскоре мы выехали на шоссе меж мирами, где разогнались до скорости, при которой очертания и предметы превратились в месиво из красок. Через полчаса Рите надоело изображать припадочную, и она принялась донимать несчастного водителя.
— А вы дышите? А как? А у вас что-нибудь болит? — выслушав ответ, она важно кивнула. — Ясненько. О, вы официально трудоустроены? Да? В академии есть профсоюз? А членские взносы какие?
С первого курса Рита подсела на всю эту правовую белиберду, а потому боролась то за права студентов, то за учительские премии, то за равноправие полов. Каждый раз она бралась за что-то с энтузиазмом, но после природная лень брала свое — и Рита потихоньку забивала на ущемленных и обездоленных.
— А зарплату вам платят?
— А почему нет? — удивился водитель, изрядно утомленный любопытством моей подруги.
— Ну, вы же… не совсем живы.
— Но не совсем и мертв, если ты понимаешь, о чем я, — после чего заржал так заливисто, что Рита побледнела и вновь потянулась к ручке.
Я наслаждалась музыкальными переливами и хрипловатыми голосами певцов, не влезая в их диалог. Но подслушивала с интересом.
— Девушки-красавицы, вы что, впервые встретили настоящую нежить? — Водитель крутанул руль, и машинку повело вправо.
— Ага, — вздохнула Рита. — Как-то не удалось пересечься с вашим братом.
— Оно и понятно, миграционный запрет на посещение крупных городов, будь он неладен. Что это, если не нарушение прав разумных существ?! Сегодня нам запрещают ходить там, где обитают живые, а завтра что? Поместят в резервации? Справедливо ли это? Меня вон доконали проверками на въезде в Москву, а я вообще не собирался вылезать из машины.
Рита благоразумно промолчала, потому что даже её жаждущая справедливости душа была не готова терпеть рядом с собой дурно пахнущую и вечно озлобленную потусторонщину. Я к нежити относилась спокойнее, но, если честно, чистая от мумий и вампиров Москва меня полностью устраивала.
— В Сибири, так понимаю, не бывали?
— Никогда. — Рита развела руками.
Я опустила голову. Воспоминания услужливо подкинули картинки из раннего детства: заледеневшие рукавицы и комья снега, из которых я лепила снеговиков; иней, сковавший ветви деревьев; актированные дни, когда можно было валяться под одеялом, наблюдая за снежными бурями, что ломились в окна.
— Никогда, — согласилась я, не желая делиться тем — глубоко запрятанным — прошлым с кем-то чужим.
— У нас хорошо. Прохладно, но гостеприимно. — Водитель улыбнулся, обнажая гниющую челюсть.
Пять часов мы тряслись в пути, а затем машинка замедлилась, переходя с магической на техническую скорость. Мимо поплыли голые поля, запорошенные белоснежным пухом. Единственная дорога петляла среди непроглядных лесов, вела по кайме замерзших озер и рек.
— Как красиво. — Рита восхищенно рассматривала уснувшую хладным сном природу. — И тихо…
— Это пока, — обнадежил водитель.
Справа от обочины показался указатель с названием небольшого городка. Точнее — раньше он был небольшим, но с наплывом нежити разросся до многотысячного города. Поговаривают, что потусторонние существа притеснили и даже вынудили переехать местное население, а на месте их жилищ выстроили свои бараки, лишенные тепла и света — ибо мертвые не нуждаются ни в том, ни другом.
Заодно и проверим, насколько правдивы учебные пособия.
Именно здесь и расположилась академия нежити и потусторонних сущностей. Строение, окруженное бетонным забором, выплыло из тумана неуклюжей громадиной. Оно было какое-то бесформенное, несимметричное: то два этажа, то четыре, то высокая башня, то длинные галереи, которые обрывались внезапно, словно у архитектора кончился запал.
Машинка въехала на внутреннюю территорию и остановилась у главного входа. Щелкнул блокиратор на дверях — можно выходить.
— Был рад познакомиться, — водитель козырнул костлявой рукой. — Удачной учебы, девоньки.
Я вытащила чемодан и поморщилась от холода, забравшегося в самое нутро. Горло сдавил колючий мороз, и щеки одеревенели. Рита, одетая в легкое пальтишко, зябко поёжилась.
— Идем искать администрацию, — предложила она, дрожа всем телом.
В воздухе плыл запах гари и чего-то затхлого, неживого. Смерть тянулась из самых глубин. Не та смерть, которая описана в книгах и потому не пугает, а иная — настоящая до безобразия. Ноги подкашивались, когда мы поднимались по лестнице на крыльцо, и когда осматривались в безлюдном холле, и когда навстречу нам выплыл первый студент, с виду совершенно нормальный, но с пустыми рыбьими глазами и смрадным дыханием. Не разобрать, то ли ходячий труп, то ли замученный сессией парень.
