— Тебе очень идет красный цвет, — он проводит пальцем по моим алым губам. Помаду не размажет — матовая и несмываемая. Его губы легко касаются моих, язык проводит четкую дорожку по контуру, сливаясь с моим языком, а затем отстраняются. — Крась ею чаще на наши встречи.
— А если я этого не хочу?
— Я хочу, — говорит он с нажимом, сильнее сжимая мое тело в крепких тисках. — Сними повязку через пять минут, приведи себя в порядок и выходи.
Напоследок он оставляет мимолетный поцелуй на губах и выпускает меня в реальность отсутствием человеческого тепла. Его тела. Его губ. Дыхания. Аромата. Этого мужчины как такового.
Едва удерживая расслабленное тело на ногах, снимаю повязку с головы. Жмурюсь от непривычки, но быстро привыкаю к свету. И к ощущению полной ничтожности, которое оставляет после себя незнакомец.
Быстро привожу себя в порядок около раковины, благо в туалете никого нет, и выхожу в коридор, едва перебирай ногами. Нужно найти Эндрю, заявиться к ним в клуб вопреки своему желанию уехать в общежитие и застрять в четырех стенах, пока мысли не придут в норму. Нужно, чтобы никто не заподозрил, в каком состоянии нахожусь на данный момент.
Чтобы никто не понял, что влюбляюсь в своего преподавателя, скрывающегося по ту сторону черной повязки…
Забираю в гардеробной куртку и мельком вижу выходящего мистера Салливана, удерживающего пальто в руке. И я бы подбежала сейчас к нему, потребовала бы объяснений вновь, вопреки нашей странной игре, пока в глаза не бросается одна маленькая деталь.
Та шелковая лента так же выглядывает из заднего кармана джинс…
Глава 21
И снова снег. Ощущение, что эта зима какая-то аномальная. Слишком много осадков, слишком часто наблюдаю за окном снежинки. Кажется, они падают вечно, не переставая. Дают возможность понаблюдать за их траекторией и… подумать.
Но сегодня, в отличие от предыдущих дней, я не просто гляжу на падающий снег, сидя на подоконнике. Нет, все не так. Не в сочельник. Потому что именно в этот день на протяжении многих лет я стою на одном и том же месте в утепленных уггах, в теплой куртке, через которую не проникнет ни один сильный поток ветра.
Мери Анжела Браун и Патрик Шон Браун. Покойтесь с миром.
Выгравированные на мраморном камне имена знаю с самого детства, и до сих пор не могу привыкнуть к тому, что уже третий сочельник вижу их здесь. Вчитываюсь в буквы, каждый раз пытаюсь найти хоть какое-то несовпадение, но это невозможно. Они погибли. Слишком скоропостижно и слишком неожиданно для нас с Адамом.
В гробу во время похорон были из лица. Холодные, белоснежные, без каких-либо признаков жизни. Я прекрасно помню эти моменты, когда прижималась к плечу Адама, а все вокруг расплывалось, как акварельные краски на холсте.
А ведь за пару часов до трагической гибели мы казались со стороны счастливой семьей…
— Долли, принеси из гаража банку со специями, — доносится мамин нежный голос из-за двери холодильника, когда я заканчиваю взбивать гоголь-моголь и облизываю палец, погруженный в любимый напиток. Главное, чтобы Адам не увидел, а то опять выпьет все до того, как мы сядем за стол.
— Хорошо, — с довольной улыбкой накидываю куртку и бегу в гараж.
На самой дальней полке мама обычно хранила заготовки для разных блюд, в том числе и специальные специи для индейки. Фирменный рецепт от мамы. Зато мясо после приготовление становится таким вкусным. Мм… Пальчики оближешь.
И вообще, вкусная индейка — последнее, за что я люблю рождество. Для меня этот праздник единения с семьей, радости и бесконечного снега, который одаривает нас и позволяет оставить на земле множество ангелов. Надеюсь, Эндрю с родителями тоже к нам придут, он обещал познакомить со своей девушкой. Наконец-то!
— Не могу сейчас говорить, мы готовимся к сочельнику, — доносится из-за ворот грубый голос папы. Даже сегодня не может оставить рабочие дела на потом. — Мне плевать, какие требования он предъявил, завтра статья должна быть выложена на официальном сайте журнала, это понятно?
Родной голос не раздается еще некоторое время, за стенами гаража слышен легкий зимний ветерок, нарушающий тишину вокруг. Но я больше не вслушиваюсь в разговор. Да и зачем оно мне? Все равно ни черта не понимаю в этой дурацкой журналистике.
Достаю с верхней полки банку и спускаюсь обратно со стремянки на пол. Точнее пытаюсь, пока под правой ногой не ломается ступенька, а я не лечу спиной в западню. То есть в сильные отцовские руки.
— О, Долли, ты что здесь делаешь? Упадешь же! — папа тут же подхватывает меня на руки. Высокий, сильный, мужественный. Всегда придет на помощь. Даже сейчас, когда я уже выросла и мало похожу на пятилетнюю девочку с двумя хвостиками.
— Маме помогаю, — показываю банку с жидкими специями. — А ты чего опять работаешь? Мама ругаться будет!
— Индейку готовите, да? — уходит он от темы. — Ох, вкуснятина. Жду не дождусь! А гоголь…
— Только не вздумай его выпить!
— Ну глоточек можно? — умоляюще смотрит голубыми как у нас с братом глазами.
— Ну ладно, — улыбаемся вместе с папой, когда он заносит нас к двери на кухню. — Только Адаму ничего не говори, а то как в прошлом году будет.
— Договорились. А ты пообещай одну вещь.
— Какую?
Папа строит задумчивое выражение лица, ставит меня на пол и, наклонившись к уху, таинственно шепчет:
— Не рассказывай маме о моем телефонном разговоре.
— Хорошо.
Возможно, если бы я в тот момент осознала, что этот разговор с папой был последним, то позволила бы ему и гоголь-моголь выпить, имбирные печенья бы дала втихаря от мамы. Да что угодно бы сделала, лишь бы тот день не закончился их смертью.
И сейчас, глядя на их могилу, могу только проливать слезы и жаловаться на жизнь. Могу бесконечно долго рассказывать об учебе, о состоянии Адама в больнице, о друзьях.
И о своей жизни, в которой столько вопросов и ни единого правильного ответа…
Долгие дни с последней встречи с незнакомцем, я снова мучилась догадками и пыталась объяснить новые факты. Лента в заднем кармане, аромат, легкий акцент, который не заметила с самого первого дня. Если бы не Эндрю и посещения Адама в больнице, то сошла бы с ума окончательно. Почему?
Потому что теперь я вижу в каждом мужчине своего незнакомца, стоит только ощутить аромат мяты и поглядеть на рост. Он высокий, примерно на голову выше меня, если учесть тот факт, что в последний раз я была на каблуках. Мистер Салливан не казался таким высоким, да и доктор Коннор такими габаритами не владел. Наверное.
Черт!
— Я не знаю, что мне делать, мама, — шепчу, глядя на ее имя.
Чувствую, как капельки слез стекают по щекам, как все вокруг расплывается и размазывается. Как в душе все сжалось от боли потери и от жизни, которую приходится вести. От неизвестности.
