— Вы знакомы? — спрашивает недоумевавший мистер Салливан.
— Когда-то работал с ее родителями.
Да, это именно он когда-то сообщил нам о смерти родителей, именно он пришел на первые поминки. И именно он стоит сейчас передо мной и внимательно разглядывает, словно впервые видит. Словно я изменилась с тех пор, как мы виделись последний раз два года назад.
Он почти не изменился. Такой же серьезный, с теми же темно-карими глазами, выхватывающими даже самые мельчайшие детали И волосы уложены в модную стрижку. Точно так же, как в нашу последнюю встречу. Я бы сказала, что они похожи с Салливаном. Догоровизной, верхней одеждой, достатком. Но нет. Эти мужчины абсолютно разные.
— Здравствуйте, мистер Гранд, — приветствую мужчину рядом.
— Все в порядке? — хмурит темные брови, не переставая огладывать меня, словно «Мона-Лизу» в Лувре.
— Да. Наверное, да.
— Где твой брат?
Напоминание об Адаме лишний раз разрезает сердце пополам. Снова напоминает обо всем, что я сделала для него. Что пережила за эти месяцы ада. Чем пожертвовала. Продала дом родителей, помогла побороться с ломкой, вылечила болезнь. Смертельную, мать его, болезнь! А он… он…
Не понимаю, в какой момент слезы вновь берут верх надо мной, когда эмоции бьют через край, вспоминая слова Эндрю, которые брат не опровергнул. Никак. Не оправдался, ничего не сказал в ответ, только взглянул на меня глазами побитой собаки. Будто не виноват. Будто это не он…
— Долорес?
Что вам нужно от меня? Что? Я хочу побыть одна. В укромном месте, где никто не увидит моей боли, разочарования в самом близком человеке на свете. В близнеце, с которым мы были одним целым…
— Я… — поднимаю глаза на мужчин, смотрю сначала на мистера Салливана, затем на мистера Гранда, и говорю практически четко: — Мне… нужно домой, простите.
Убегаю подальше от них. От улицы. От дождя, готового догнать меня у метро. От прошлого, готовой накрыть меня волной ужасных воспоминаний. И от воспоминаний этого самого прошлого.
Пару капель падают прямо на нос, катятся вниз к кончику. Щекотят. Но это не имеет никакого значения, когда в груди абсолютная пустота. Будто вырвали дыру с моими чувствами к брату. Плевать, как эти двое отреагируют и что они вообще вместе делают. Плевать, откуда они знают друг друга и что Салливан мог вполне рассказать ему о наших шалостях.
На все плевать.
— Долорес, — прохладная рука тут же попадает в плен тепла. Даже не так — в плен жара.
Поворачиваюсь и сталкиваюсь с карими глазами своего преподавателя. Мистера Гранда рядом нет. На скульптурном лице мужчины вряд ли можно прочитать хоть какие-то эмоции, но во взгляде замечаю некое подобие беспокойства.
— Ты бледная.
Спасибо, блин! Вы меня так утешили, просто не представляете, насколько сильно ваши слова сейчас помогают!
— С чего вы взяли?
Глупый вопрос, однако он все равно слетает с уст. Невольно.
— Давай подвезу.
Вместо ответа на мой вопрос, мужчина крепче сжимает руку и тянет к светофору через дорогу. Мельком ощущаю какой-то знакомый запах, но тут же отгоняю его от себя. Прочь! Не сейчас!
— Куда? — просыпаюсь от внезапности мистера Салливана.
— До дома.
— Сама доеду, спасибо.
— Я не спрашиваю, — и тянет меня к дорогому внедорожнику, припаркованному у обочины.
Не сопротивляюсь, сажусь на переднее сидение. Смотрю в одну точку на лобовом стекле. Точнее на маленькую трещину, готовую разрастись по всему стеклу и создать своеобразный рисунок. А потом разбить его вдребезги. Похоже, с моей душой творится то же самое.
— Откуда у вас…
— Она не моя, — он будто читает мысли и сразу дает ответ на вопрос. — Куда вести?
— В общежитие, — и диктую адрес, который за последние несколько дней стал родным.
Он внимательно оглядывает меня, будто пытается поймать на лжи, но затем достает телефон, вбивает адрес моего общежития, и ставит его на специальный держатель.
Едем в полнейшей тишине. Даже тихая музыка радио не прерывает молчание между нами. Да и не нужны сейчас слова — бессмысленно. Я не хочу ничего говорить, а он ен станет спрашивать. Мы не настолько близки, чтобы интересоваться делами и вникать в личные травмы.
Не прекращаю смотреть в одну точку. Долго пялюсь на нее, слежу за маленькими дорожками. Даже когда попадаем в пробку на полпути не отрываюсь от нее. Стараюсь ни о чем не думать. Не вспоминать. Вообще отключить разум, насколько это возможно. Как вы понимаете, получается хреново.
— Думаю, не стоит спрашивать, как поживает твой брат, — первый разрывает молчание в салоне. Вовремя, блин!
— Наверное.
— А как ты?
Он серьезно спрашивает, или шутит? Не видит, что я не могу унять бесшумные всхлипывания? Что я подавлена? Разбита? Что я сдохнуть готова, лишь бы не вспоминать совместное прошлое с братом! А точнее все мое прошлое. Потому что в каждом моменте присутствовал Адам. Всегда. До этого момента. Мы были связаны невидимой нитью с самого рождения, и сейчас мне дико хочется отрезать ее и освободиться.
Но не могу.
— Какое вам до меня дело? — слишком грубо срывается с уст.
— Моя студентка в последнее время ведет себя странно, а ты задаешь такие глупые вопросы. Скажи спасибо, что в психиатрию не звоню.
Спасибо, блин!
Злость охватывает меня лишь на несколько секунд, пока я не поворачиваюсь лицом к своему преподавателю и не рассматриваю его внимательно, будто вижу впервые. На аристократические черты лица с хорошо выделенными скулами. На чуть поджатые от злости губы, на руки в перчатках, сжимающие руль с такой силой, что кожа готова вот-вот порваться.
Молча восхищаюсь им, как девчонки в аудитории. В первый день, когда я сидела в шоке на последнем ряду и думала, что это незнакомец.
И сейчас почему-то думаю точно так же.
— Ты не ответила на вопрос. Как ты?
— Вам не плевать? — выплевываю этот вопрос. Мужчина никак на это не реагирует.
— Нет, я уже сказал. И твоему брату тоже. Вряд ли он обрадуется, что родная сестра находится на грани нервного срыва.
— Откуда вы знаете, обрадуется он или нет? Ему плевать, скорее всего, — спрашиваю, не отрывая взгляд от мужчины.
— Сомневаюсь. Он заботится о тебе, как и любой старший брат.
— Он хотел продать меня за долги наркодилерам. Думаете, тогда он заботился обо мне?
Вновь тишина нависает над нами темным облаком, но на этот раз какая-то напряженная и не слишком успокаивающая. Понимаю, что больше не в состоянии молчать, что слезы невозможно сдержать внутри. Как и боль, разрывающую меня на сотни молекул.
