— Не думал, что ты отреагируешь именно так.
— Да неужели?
Смотрю прямо в глаза. В темные, практически черные омуты, готовые поглотить меня целиком и полностью в свою ауру. В зловещую, темную ауру, из которой я никогда не найду выход.
— Ты должна знать, что…
— Что ты действовал из лучших побуждений? — резко поворачиваюсь в его сторону, ощущая легкое головокружение, однако оно проходит быстро. — Что хотел помочь и остаться незамеченным? А в итоге просто позабавился за крупную сумму и воспользовался мной! Ты… ты…
— А что ты хотела, скажи?
Мистер Гранд резко нависает надо мной грозным коршуном, нарушив личное пространство. Точно так же, как на родительской кухне два года назад. Воспоминания внезапно пробуждаются в голове. Снова. В нос ударяет его аромат, в ушах — звенит знакомый голос с угрожающими нотками, а касание его руки заставляют вспомнить наши жаркие встречи, когда он сжимал меня в тесных объятьях и доводил до экстаза.
— После твоего объявления на сайте тридцать мужчин хотели тебя выкупить. Тридцать, понимаешь? — шипит мужчина.
— Только ты! Мне пришло сообщение только от тебя!
— Скажи спасибо, что я на хорошем счету у администратора сайта и вовремя позвонил тому жирному придурку, чтобы он тебя пальцем не тронул. О твоем обновлении в анкете вообще молчу. Знаешь, какие письма тебе строчили? Похотливые, грязные. Ты бы не прожила с этими извращенцами и дня.
— Извращенец тут один, и это ты! — выкрикиваю, что есть силы.
— А теперь представь, что было бы, если бы не я! Где бы ты сейчас была?
Он не повышает голос, однако жесткий тембр заставляет меня в мгновение ока замолчать и представить хотя бы одну ситуацию, которая могла бы оказаться хуже текущей. Точнее не одну, а несколько. И все они не казались милыми и приятными.
Перед глазами всплывали картинки из интернета после надругательства над жертвами изнаилования, хроники новостей о пропавших девушках, которых находили закопанными в мусорном пакете. То, что когда-то пророчил Эндрю. Ведь, по его словам, все могло закончиться печально. Как в кино, когда тебя разделывают на кусочки и пакуют по контейнерам. А на деле…
Лучше бы я стала говяжьим фаршем, чем глядела бы сейчас в черные глаза мистера Гранда, полные злобы и… не пойму, чего еще.
— Я спас тебе жизнь, — говорит четко по буквам, опуская слова на мое лицо мятным дыханием.
— Ты унизил меня! Если об этом узнают?
— Я дал слово, что не обижу тебя. Я пообещал твоим родителям, что буду вас оберегать.
— Переспав со мной? Серьезно? Понимаешь, что говоришь?
Ситуация злит гораздо больше, чем я предполагала. До сих пор не верится, что именно он оказался тем самым мужчиной, тем маньяком, перевернувшим жизнь с ног на голову. Я думала на кого угодно, только не на него. Даже когда столкнулась с ним и с мистером Салливаном, не могла и представить, что этот человек будет пудрить мозги.
Обманывать, защищая…
Даже эта фраза звучит бредово, не говоря о действиях.
— Уберег, — отвечает спустя долгие секунды напряженной тишины. — Только не говори, что тебе не понравилось.
— Мне не…
— Давай. Соври.
Голос дрогнет. Без моего согласия. Вопреки тому, что я собралась с духом ответить в лицо этому человеку все, что думаю.
Но не выходит…
Смелость уходит куда-то в глубину, уступая место страху, сковывающему тело, и противоречивому желанию коснуться его чуть полных губ. Его лицо слишком близко. Настолько, что я буквально чувствую трехдневную щетину. Не только ее. Еще горячее, опаляющее дыхание. Слишком быстрое и резкое. А еще тьма в его глазах, маленькие лучики в уголках глаз и вызов. Будто верит, что не смогу обмануть. Но я скажу правду. Скажу…
Только что? Что мне было с ним плохо? Что мы не получали удовольствие на двоих? Что та ночь в его студии ошибочна? Это значит, что я действительно солгу. Не только ему, но и себе.
— Запомни, ты не сможешь отказаться от меня, — говорит он прямо в губы тем самым голосом, от которого я сходила с ума, будучи с завязанными глазами.
— Но ты просил не связываться, когда я узнаю…
— Наши встречи закончились, — продолжает, наплевав на мое мнение, — но именно ты будешь искать их вновь. Не я, а ты. И когда ты станешь уязвима, то обязательно позвонишь мне, а я соглашусь на твое предложение.
— Почему?
— Потому что ты небезразлична мне, как бы я не убегал от этого.
Не дождавшись ответа, мужчина поднимается со стула и покидает палату, ни разу не обернувшись в мою сторону. Провожаю его взглядом до конца зоны видимости. Слежу за едва слышными шагами хищника, за каменным профилем, за взглядом, устремившимся перед собой и не обращающим внимания ни на кого вокруг.
Слежу и понимаю, что сердце до сих пор трепетно бьется в груди, что каждое его слово попало в точку, а я не смогу вот так забыть нашу связь, не смогу ее отрицать.
Я не смогу быть с другим мужчиной так же, как была с ним…
Еще некоторое время сижу в недоумении, перебираю в памяти эту встречу. Лицом к лицу со своим незнакомцем. Со страхом, смешанным с другими чувствами. Пока…
— Привет, детка.
Пока в палату не врывается бледный Адам. Странно, что он еще передвигаться может после операции, даже с помощью трости. Хотя создается ощущение, что она ему вовсе не нужна — лишь видимость.
— Не называй меня так! — выпаливаю я, когда он медленно садится на стул около меня.
— Что здесь делал Гранд? — спрашивает Адам жестким тоном. — Я видел, как он вышел из твоей палаты.
— А тебе какая разница? Ты вроде меня продать хотел.
— Ло, прости, это вышло не специально!
— Что прости? Что, скажи мне!
Вот о чем я и говорила — придет и будет строить из себя невинного ребенка, заодно и на нервы мне действовать. Сейчас Адам опустит глаза, снова попросит прощения, скажет что-то о беспамятстве, как было с Эндрю, только я больше не поверю. Не приму всерьез ни единое слово, сказанное из таких же полных уст, как у меня.
— Ты же моя сестра. Я не помнил…
— Да ты ничего не помнил!
— Что здесь делал Гранд? — возвращается к первоначальной теме.
— Отвали от меня с этими вопросами, о’кей? — гляжу на брата с такой силой, словно вот-вот превращу его в пепел. Я бы так и сделала, была бы возможность.
— Не общайся с ним.
Не поняла. С какого перепугу он будет мне что-то запрещать после всего, что сделал со мной? И с чего я вообще должна к нему присушиться?
Однако любопытство играет против меня:
— Это еще почему?