— О, мистер Гранд, добрый вечер, — здоровается один из докторов с огромными седыми усами. Поодаль от него стоит еще один помоложе. И стоит между двух столов, накрытых белой тканью. Что под ними, думаю, говорить не стоит.
— Здравствуйте. Привел родственника, как вы и просили, — мужчина указывает на меня.
— Замечательно. Молодой человек вы готовы?
Что? Готов? К чему? Это же все розыгрыш. Какое к черту опознание? Не хочу я в этом участвовать! Вы что, действительно поверили этому пакистанцу? Я лично нет. Прекращайте! Это уже не смешно!
— Мистер Браун, — из размышлений выводит старческий голос патологоанатома. — Вы готовы к опознанию?
Что? Решили все-таки до конца играть? Да пожалуйста!
— Готов, — смело отвечаю мужчине.
— Тогда приступим. Подойдите ближе.
С каждым шагом чувствую, как смелость покидает меня, а происходящее вокруг, вообще никак не пахнет розыгрышем. Что этот хренов пакистанец не врал, а мужчина в халате действительно врач, а не наемный актер. Но осознаю это слишком поздно. На неподготовленную морально голову, когда открывают белую простыню, а под ней лежит…
— Мама…
Вырывается абсолютно случайно. Скорее от шока, нежели от осознания действительности и неверия. Несколько часов назад она готовила завтрак на кухне, улыбалась этими самыми губами днем, махала пальцем с кольцом, которое подарил отец на годовщину. Тем самым, которое красуется на том же месте. Теперь она лежит вся холодная, белая, словно фарфоровая кукла с закрытыми глазами. Все надеюсь, что она их откроет, что скажет хотя бы пару слов, но мама лежит неподвижно.
— Покажите отца, — требую у врача, не особо различая его среди прохлады и расплывчатости в глазах.
Мужчина тут же показывает на соседний стол, держит простыню за уголки, но я сам раскрываю ее, не дождавшись вопроса о готовности. Он там. Такой же холодный и такой же бледный. Неживой.
Господи…
— Дать воды?
— Не стоит, — вытягиваю руку, заставляя мужчину-пакистанца отойти от меня. Не нужно ничего сейчас. Не нужно.
Их больше нет… Родителей нет… Что я скажу Ло? Что этот человек оказался прав7 Что он не лгун какой-то? Фак!
— Давай отвезу тебя домой, — мистер Гранд все-таки берет меня за плечи и уводит прочь от бездыханных тел родителей.
Снова проходим через коридоры, по которым снуют рабочие, только сейчас совсем не замечаю жизни вокруг, или какой-то суеты. Не чувствую жалкие взгляды, недоуменные, странные. Не ощущаю сочувствия к себе. Ведь в голове крутятся только одни мысли.
Их нет…
Я столького у них не спросил. Забыл спросить у отца, как порадовать Нэнси, что подарить на день рождения Ло. А мама…
Я так и не попробовал ее фирменную индейку.
— Ты в порядке?
А по мне не видно? Я, блядь, выгляжу так спокойно, или как?
— Мне нужно домой.
Мужчина без слов зажигает мотор и мы едем уже по пустынным дорогам. И где эти долбаные пробки, когда они так нужны? Ведь мы в скором времени доедем до дома, до места, которое наверняка напомнит о трагедии. На пороге меня встретил Ло и попросит рассказать правду, не зная, насколько она горькая…
Может, ей позвонить?
— Держи, — мужчина протягивается какой-то пакетик, когда мы останавливаемся на светофоре.
— Что это?
— Поможет пережить шок. Все наладится, не переживай.
— Спасибо.
— Адам, — зовет меня, а затем медлит с речью. Ну что ты от меня хочешь, а? соболезнования принести? Ага, спасибо. — Когда-то мы были близки с твоими родителями, если что, можешь рассчитывать на меня.
Сейчас это сказано совсем невовремя, потому что я не в состоянии воспринимать даже самые адекватные слова нормально, но в итоге, не найдя сил ответить хоть что-то колкое, говорю тихим, чересчур высоким голосом:
— Хорошо.
***
Два года назад…
— Эй, Браун, к тебе пришли, — кричит мудак, который запер меня в этом богом забытом месте.
Не знаю, какой сегодня день, какое время суток и как долго нахожусь здесь. Вроде пару часиков, не больше. Или это из-за дозы меня шпарит по полной программе? Да вроде эффект отошел, мало нюхнул. Вот тебе и сочельник.
И чего меня держать? Ну нет у меня денег! Нет и не будет! Из комнаты вынес все, что можно, больше предложить нечего. Может, у Ло что-то попросить?
Дверь в импровизированную камеру с громким скрипом открывается, впуская свет люстры и мужчину в черном пальто. Того самого, кто сообщил о смерти родителей.
— О, здрасте, мистер Гранд, — улыбаюсь ему. Ну хоть кто-то знакомый в этом бараке. — Вас тоже за долги притянули, да?
— Сядь! — приказывает он.
— Эт че еще за тон? — привстаю с пола. — Я вам не мальчонка на побегушках.
— А станешь им, если не выплатишь долг!
— А! Так это вам я должен?
Мужчина не отвечает. Вместо этого наклоняется ко мне, просит ребят включить свет в помещении. Ай! Глазам же больно! Какого хрена?
— Насколько я понял, средств у тебя больше нет, как и работы. У тебя единственный выход, — он протягивает мне какую-то бумажку.
— Что это?
— Договор. Согласно ему, ты ничего не должен ребятам, а я забираю Долорес.
— Что? — тут же отталкиваю мужчину и кидаю бумагу на пол. — Не заберешь ты ее, ясно? Это моя сестра!
— Уверен?
Ты еще и усмехаешься, мудак старый? Какого хрена ты творишь, ушлепок? На Ло позарился? Хуй тебе, ясно? Никто не посмеет притронуться к ней!
— Как думаешь, — продолжает он, — что она скажет, если узнает о твоих махинациях и о твоей зависимости? Она у тебя хорошая, такая милая, гостеприимная. Мне бы такую в…
— Не отдам, понял? Можешь убить меня, но не отдам!
— С удовольствием, но ты еще нужен. Подписывай.
— Нет сказал!
— Значит так! — мужчина подсаживается ко мне, сильно сжимает руку, впихнув каким-то хером ручку и черкает мою подпись. — Мы квиты. Долорес не говоришь ни слова, иначе окажешься в числе пропавших без вести или уродливых покойников, понятно?
— Не тронь ее!
— Запомни, я всегда получаю то, что пожелаю. Одно мое желание год назад исполнилось, заполучение твоей сестры не станет исключением. Думаю, ты понимаешь, о чем речь.
Внутрь пробирается ярость. Впитывается в каждую клеточку. Охватывает тело, а осознание его слов даже через помутненный рассудок приходит четко и ясно. Мне ничего не оставалось сделать, как кивнуть и подождать, когда я останусь наедине с собой. На воле. Полностью освобожденный от долгов, однако в глубине души неспокойно. Я не могу облегченно выдохнуть и обрадоваться решенной проблеме, хотя бы потому, что я понял, о каком желании шла речь.