В протоколе суда первой инстанции (Берлин-Центр) говорится: «Рем пригласил Зигесмунда вечером 13.01. 1925 г. в Мариенказино на кружку пива и для того, что всегда следует после контактного разговора».
Из протокола показаний Зигесмунда:
«В то время когда мы еще сидели одетыми в комнате отеля, господин Рем вытащил из кармана пачку сигарет. Я заметил, что при этом на пол упала какая-то бумажка, которую я поднял. Примерно через полчаса я ушел из комнаты, потому что господин Рем потребовал от меня такой отвратительный способ полового сношения, на который я пойти не мог. И только на улице я обнаружил, что записка, поднятая мной, — квитанция на багаж господина Рема».
Низшие чины СА открыто потешались над гомосексуальностью своего шефа. В одной листовке рекомендовалось партийному руководству «Коричневого дома» использовать Рема в качестве «обогревателя» здания. Анонимные авторы требовали для телохранителей Рема к новой униформе специальные брюки-галифе с замком-молнией длиною 175 сантиметров (намек на параграф № 175 о гомосексуализме в уголовном кодексе).
Тем не менее друзья Рема занимали должности, которые стали вакантными после бунта Штеннеса, одну за другой. Эти мужчины разделяли не только политические взгляды своего начальника штаба, но и его гомоэротические наклонности.
В Мюнхене и Берлине упорно ходили слухи о разврате и любовных утехах. Однако Гитлер пока решительно отметал все обвинения в распутстве руководства СА как ложные наветы, поскольку Рем ему еще был нужен. Однако в апреле 1932 года все газеты были заполнены материалами о подозрительном заговоре с целью убийства Рема и его друзей людьми из рядов СА. Организатором этого темного дела был высший судья партии и «блюститель нравственности» Вальтер Бух. Старшие чины СА из страха за свою жизнь не скрыли от полиции своих опасений, которые им внушают национал-социалистические «товарищи».
А именно это для шефа СС Гиммлера, который с радостью укрыл бы все под внутрипартийным одеялом, означало «непростительное вероломство». Дело дошло до судебного процесса против кукловодов, в ходе которого до общественности дошли и другие неприглядные подробности. Терпение блюстителей морали в партии наконец исчерпало себя. Зять Буха, Мартин Борман жаловался в своем письме Рудольфу Гессу: «Это же не лезет ни в какие ворота! Один из авторитетнейших руководителей партии обзывает другого злейшим врагом… и называет своих собственных товарищей по партии, которые занимают руководящие посты, паршивыми собаками». И наоборот, кивая одобрительно в сторону преторианцев в «Коричневом доме», Борман писал так: «А поглядите на СС. Вы же хорошо знаете Гиммлера и Вам известны его способности…»
Чем разнузданнее вели себя штурмовики СА, начиная с рядовых и заканчивая высшими чинами, тем отчетливее проявлялся корпоративный дух сплоченных и дисциплинированных войск Гиммлера. Когда и для кого должен был пробить решающий час — это становилось лишь вопросом времени.
Эйфория 30 января 1933 года прикрыла глубокие противоречия между партийными соперниками. Люди Рема, которые благодаря уличным боям последних лет стали символом новой власти, прошли в воинственном шествии мимо окон рейхсканцелярии. Но их выступление в стороне от пропагандистских инсценировок не было связано с тактикой законного прихода к власти Гитлера, который пока вынужден был пойти на союз с консервативными силами.
Для СА этот день стал своего рода вентилем, открытия которого они так долго ждали. Теперь они считали себя совершенно не связанными буржуазными законами. Пьяные штурмовики обыскивали и избивали прохожих. Банды, одетые в коричневую форму, требовали «24 часа свободы». Это означало не что иное, как взять реванш над политическими противниками. Они громко скандировали свои лозунги перед заведениями, принадлежавшими евреям, они собирали деньги для партии или вымогали их для себя. Злобные, преисполненные мести оргии устраивались почти ежедневно. В первые месяцы нового порядка около 100 000 человек исчезли в подвалах, гаражах и других потаенных местах СА. Всюду сооружались «дикие» лагеря, даже пивные заведения СА были частично превращены в места для пыток.
Уже в марте 1933 года на территории старой пивоварни в Ораниенбурге, севернее Берлина, возник лагерь, где должны были концентрироваться арестованные противники режима. Арно Хаусман, один из последних оставшихся в живых и познавших условия этого раннего концлагеря, вспоминает: «Одного бродягу, только что попавшего в лагерь, охранники до тех пор обрабатывали швабрами, пока с его тела не стала сползать кожа кровавыми клочьями. Спустя сутки он умер». Это называлось у СА «предварительным заключением». Они правили балом в лагере, который находился непосредственно в жилом районе рядом с увеселительными заведениями.
Кульминация неприкрытого террора пришлась на берлинский район Копеник. Здесь, в здании суда первой инстанции, находился штаб сводной группы СА «Штурм-15». Отсюда шли команды на проведение погромных налетов на политических противников да и на любого, кто «неприятно мозолил глаза» штурмовикам.
В маленькие камеры они заталкивали по 20 человек. Когда в дом родителей ворвалась группа штурмовиков, молодой социал-демократ Антон Шмаус застрелил в отчаянии трех бандитов. Месть была беспримерно жестокой. Отца Шмауса они тотчас линчевали и повесили его в собственном доме. Сыну удалось бежать, но вскоре он был арестован и расстрелян в тюрьме. В течение нескольких дней 500 коммунистов и социал-демократов были схвачены и посажены под арест. В трактирах СА и тюрьме при суде их подвергали зверским пыткам.
Из показаний очевидца:
«Когда пришло известие о том, что убиты трое штурмовиков, нам, пленникам СА, устроили настоящую кровавую баню. Нас избивали стульями, плетками и штыками. В церковном зале 35 рабочих купались в своей крови. Одежда с них была сорвана. Кровь и куски мяса потом сгребали и выносили ведрами».
Сколько людей стали жертвами той кровавой недели, до сих пор неизвестно. Известны фамилии 23 погибших, но близкое к истине число жертв, видимо, превышает сотню человек.
Если бы потребовалось последнее доказательство тому, что «коричневым батальонам» нет места в новом государстве, поскольку Гитлер решил привязать к себе консервативную элиту; то разнузданный террор СА после передачи власти послужил бы им как нельзя лучше.
Начальник штаба СА довел тлеющий конфликт до белого накала.
Еще летом Рем потребовал, чтобы за революцией национальной последовала революция национал-социалистическая. Находясь в плену романтики ударных батальонов, он грезил революцией с винтовками и пушками, которая за одну «ночь длинных ножей» сокрушила бы старые порядки. Такого не случилось, и Рем был глубоко разочарован союзом Гитлера со старыми силами. Еще и потому, что большая масса членов СА все-таки ожидала вознаграждения за героизированные «жертвы боевого времени». Среди штурмовиков имелось немало безработных, а их дурная слава не могла быть хорошей рекомендацией. Но, по мнению начальника штаба, члены СА должны занять центральные позиции в государстве.
22 мая 1933 года Рем написал письмо руководству партии:
