— Вы еврей?
— Да.
— Ваши родители тоже евреи?
— Да.
— Нет ли у вас в роду неевреев?
— Нет.
— Что ж, тогда и я не могу вам помочь.
Молодой человек был расстрелян. По мере того как число трупов во рву увеличивалось, Гиммлер все заметнее проявлял беспокойство. Наконец, нервы у шефа СС не выдержали, его вырвало. Эсэсовский генерал не преминул воспользоваться подходящим случаем и указал Гиммлеру на то, что после проведения таких акций его люди «полностью выдыхаются». После экзекуции Гиммлер обратился к палачам с краткой речью, в которой, в частности, заявил, что они как солдаты должны беспрекословно выполнять все без исключения приказы, за остальное «ответственность» они не несут, а несут ее Гитлер и он лично.
После этого эпизода он стал обращать особое внимание на моральное состояние своей армии убийц. Он обсуждал с офицерами возможность применения «более гуманных методов» умерщвления людей, предлагал использовать взрывчатку, отравляющие газы, а также выхлопные газы автомашин. Он требовал конкретной информации, выступал с инициативами и издавал новые подробные инструкции по уничтожению людей. В результате возникла целая отрасль индустрии смерти в Аушвиц-Биркенау, где широко применялся газ «циклон-Б» для массового удушения узников в газовых камерах. Гиммлер лично занимался усовершенствованием механизма «окончательного решения» еврейского вопроса, тогда как нога Гитлера никогда не ступала на территорию какого-либо концлагеря. Шеф СС с интересом наблюдал 17 июля 1942 года за прибытием и уничтожением целого транспорта в количестве 445 голландских евреев. После того как в газовых камерах Аушвица задохнулись последние жертвы, для лагерного персонала был устроен веселый коллективный ужин с красным вином.
Скрупулезно занимался Гиммлер и проблемами поведения личного состава соединений «Мертвая голова» и расстрельных оперкоманд СС во внеслужебное время, чтобы снизить количество «грубых проступков», проявлений «ущербной морали» и других нежелательных эксцессов.
Специальным циркуляром он рекомендовал командиром создавать хорошее настроение у подчиненных с помощью ограниченных норм алкогольных напитков, сытной пищи и «истинно немецкой музыки». С особым рвением Гиммлер вел борьбу с теми, кто пытался обогащаться за счет своих жертв. Выступая перед командным составом СС, он говорил: «У нас было моральное право, у нас был долг перед нашим народом уничтожить народ, который хотел уничтожить нас. Но мы не имеем права даже прикасаться пальцем ради наживы к чужой шубе, часам, к марке, сигарете или к чему-то еще». И далее он добавил, что если кто-либо покусится на чужое добро, будет наказан вплоть до применения «высшей меры».
Однако в реальной действительности расстрельные оперкоманды и охранные подразделения концлагерей руководствовались своими неписаными законами. Гиммлер управлял империей, в которой ежедневно и многолико проявлялись все мыслимые формы злоупотреблений, коррупции и обогащения. И мнимый блюститель добродетелей, стоящий во главе войск СС, прекрасно знал об этом.
Отдельные наказания уличенных носили показательный характер и были скорее рассчитаны на внешний эффект. Внутри же своего ведомства Гиммлер вынужден был регулярно удовлетворять алчность своих сообщников присвоением им новых званий, продвижением по службе, щедрыми подарками, крупными, часто под видом кредитов, денежными суммами. В то же время он молча смирялся с тем, что коменданты концлагерей, присваивая награбленные ценности заключенных, устраивали для себя роскошную жизнь.
Впрочем, большие денежные пожертвования, поощрявшие массовое истребление людей, текли рекой из так называемого «круга друзей рейхсфюрера СС», в который входили наряду с другими и крупные промышленники, от Сименса до Немецкого банка. Совмещение ряда должностей — в 1943 году прибавился еще и пост рейхсминистра внутренних дел, — а также почти необозримое многообразие служебных полномочий, не могли не вызвать раздвоения личности у Гиммлера. Если ознакомиться с его решениями, над которыми он трудился нередко до двух часов ночи за письменным столом, невольно создается впечатление, что их готовил не один, а несколько совершенно разных людей.
Гиммлер мог буквально одномоментно, не скрывая антипатии к охотникам и трогательной любви к животным, наделить все общества охраны животных полицейскими полномочиями и сразу переключиться на служебный разговор об «эвакуации» (то есть ликвидации) еврейского гетто, что означало насильственную смерть десятков тысяч людей.
Он умел в телефонном разговоре с дочерью убедительно играть роль верного и любящего отца, чтобы затем с кажущимся бесстрастием объяснять аудитории, почему необходимо уничтожать еврейских детей. Временная пауза между сменой настроений Гиммлера не превышала и нескольких секунд.
Однажды он взял с собой в концлагерь Дахау дочь Гудрун, которую в семье звали «куколкой». А вечером она записала в свой дневник: «Мы видели сад с зеленью, грушевые деревья и картины, которые нарисовали заключенные. Замечательно. А потом мы очень хорошо пообедали». А между прочим, ее отец в тот день занимался и совсем другими делами. Он встретился там со своим любимым врачом, капитаном медицинской службы ВВС Зигмундом Рашером, который проводил на пленниках Дахау эксперименты, заканчивавшиеся в большинстве случаев смертельным исходом. Он делал операции на сердце без наркоза, запирал узников в камерах с разреженным воздухом, доводил до смерти связанных пациентов в специальных ваннах переохлаждения. С Гиммлером так называемый медик давно переписывался, сообщая о результатах своих исследований и возможности их применения в условиях боевой обстановки.
Как-то рейхсфюрер предложил провести эксперименты на переохлажденных пациентах, используя «животное тепло». Рашер без промедления провел такой эксперимент, для чего из концлагеря Равенсбрюк были специально доставлены четыре женщины. Он приказал им раздеться донага и лечь, плотно прижимаясь к мужчине, тело которого было охлаждено до минус 30°. Итогом этого исследования стало донесение врача от 12 февраля 1943 года, в котором сообщалось, что метод контакта подопытного с «животным теплом» женщин, к сожалению, не дал лучших результатов, нежели другие методы. Далее врач предлагал Гиммлеру дальнейшие медицинские эксперименты по переохлаждению перенести в лагерь Аушвиц, поскольку местное население Дахау выражает резкое недовольство по этому поводу: «Подопытные страшно кричат, подвергаясь замораживанию».
Шеф СС, который в своем штабе регулярно просматривал киноленты об опытах Рашера и даже лично присутствовал на одном тесте, проводимом в вакуумной камере, поддерживал материально этого медика-палача из фондов своего общества «Наследие предков» и с пеной у рта защищал его от критических выступлений ученых.
Гиммлер писал: «В кругах «христианских» врачей отстаивают ту точку зрения, что молодой немецкий летчик неизбежно должен подвергать риску свою жизнь, а вот жизнь преступника для них свята и неприкосновенна».
Великий магистр ордена «Мертвая голова» был движущей силой многочисленных садистских и бессмысленных экспериментов над людьми, которые проводились немецкими врачами в концентрационных лагерях и научно-исследовательских учреждениях. Тысячи людей стали жертвами экспериментов, выполняя роль подопытных кроликов с человеческим лицом, подвергаясь насильственной стерилизации с помощью недопустимо больших доз рентгеновского облучения, погибая от заражения возбудителями смертельных болезней или становясь объектом для проведения опытов на близнецах, которыми занимался доктор Менгеле в Аушвице. Позже, по воле рока, врач-убийца Зигмунд Рашер стал одновременно в одном лице исполнителем и жертвой человеконенавистнической идеологии своего патрона.
