На каждое поражение на фронтах войны режим реагировал нарастающей жестокостью, что входило в компетенцию Гиммлера. Но проигранные сражения были выгодны его карьере. С 1943 года он контролировал не только все органы террора и полицейского аппарата внутри страны, но и командовал постоянно растущими войсками СС, а порой и соединениями вермахта. К тому же после ликвидации секретной службы вермахта под руководством непроницаемого адмирала Канариса, он принял на себя полномочия разведки и контрразведки.
В руках Гиммлера сосредоточилась прямо-таки пугающая власть, но он ею не воспользовался. При встречах с Гитлером, он по-прежнему вел себя как преданный вассал. И, как утверждал Керстен, диктатор одним жестом руки мог сразу «отмести» любое неугодное ему мнение шефа СС. Неизвестно ни одного самого ординарного вопроса, в котором Гиммлер отстоял бы свое личное мнение. Иногда Гитлер сознательно наказывал своего «верного Генриха» оскорбительными словами, зная, что тот слишком близко принимал их к сердцу. В 1942 году Борман в письме жене сообщал о «глубоко оскорбительных» выпадах Гитлера против Гиммлера, «которые стали, видимо, уже привычными».
Рейхсфюрер СС загнал себя в тупик. Он никогда не уставал заклинать свою Черную империю на беспредельную преданность фюреру, и в результате сам оказался в плену этих заклинаний. Гитлер мог положиться на него и именно потому доверил ему так много власти. Бунт Гиммлера против хозяина был абсолютно иллюзорен, ибо рейхсфюреру не хватало того, что наряду с террором являлось вторым важным столпом режима, — поддержки масс. Герингу аплодировали, Геббельсу на трибуне — тоже, но никогда — Гиммлеру.
Когда рейхсфюрер СС проезжал по улицам города, на обочинах дорог не стояли группы людей, восклицавших приветственное «Хайль!». Его приезд, как правило, вызывал испуг и почтительные взгляды немцев.
Гиммлер никогда не смог бы стать фюрером страны, в лучшем случае — полицейским диктатором. К тому же знакомство с его служебной деятельностью показывает, насколько «шаткими» до самого конца оставались его позиции в дебрях высоких инстанций национал-социализма. Даже второстепенные проблемы мнимо всемогущий шеф СС вынужден был согласовывать до мелочей с партийными боссами, вермахтом и министерствами, прежде чем представить документ по их решению на подпись Гитлеру.
Так, темой для длительной волокиты явилась поставка вооружения в войска СС, которой Гиммлер порой занимался целыми днями лично и не всегда успешно. Отдельные действия, которые он предпринимал помимо воли Гитлера, совершались в глубокой тайне. Создавалось впечатление, будто Гиммлер еще раньше, в минуты прозрения, отдавал себе ясный отчет в бесперспективности продолжения войны. С 1943 года он неоднократно предпринимал попытки выйти на западные державы с одной-единственной целью: договориться с ними о продолжении войны на Востоке. Он посылал таких эмиссаров, как берлинского адвоката Карла Лангбена или своего доверенного Карла Вольфа. Гиммлер встречался с представителем нейтральной страны шведским графом Бернадоттом и даже отправил послание самому Черчиллю, которое по сей день держится в секрете. По мере того как война приобретала затяжной характер, Гиммлер, как, впрочем, и Гитлер, все отчаяннее цеплялся за иллюзию возможного развала коалиции великих держав.
Можно ли считать его самовольные попытки переговоров скрытым предательством фюрера? Или это входило в компетенцию шефа секретной службы — прозондировать готовность международного права на тайные соглашения? А возможно, Гитлер был даже очень в курсе этих дел?…Если Гиммлер, действительно, утешал себя надеждой, что достоин того, чтобы предложить себя в качестве серьезного переговорщика о заключении сепаратного мира, то это было бы еще одним свидетельством его безмерного самомнения.
Союзники давно внесли его имя в список главных военных преступников сразу за фамилией Гитлера. К тому времени они уже знали не понаслышке о холокосте, который с невиданным рвением осуществлял Гиммлер во главе войск СС. И уж если шеф СС лично не чувствовал за собой никакой вины, то он как минимум должен был понимать, что другие по праву считают его главным виновником преступлений против человечества.
Из-за отсутствия фактов по сей день остается совершенно невыясненной роль Гиммлера в сценарии покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Еще тогда его современники задавались вопросом, почему вездесущий шпионский аппарат Гиммлера ничего не знал о заговоре офицеров. Не случайное ли совпадение, что рейсхфюрср СС 17 июля лично отклонил ходатайство об аресте участников заговора Людвига Бека и Карла Герделера? И случайность ли, что в день покушения он даже не поднял по тревоге берлинские гарнизоны войск СС и что тогда Керстен мог наблюдать, как он сжигал какие-то документы в штабе?
Однако ясно было одно — большинство заговорщиков во главе со Штауфенбергом с удовольствием покончили бы и с главным командиром СС.
Понятно, Гиммлер не был союзником заговорщиков. И все же не выжидал ли он, предчувствуя или зная что-то, момента, дабы после устранения Гитлера, взять бразды правления в свои руки? Но это означало бы гражданскую войну — войска СС против вермахта. Об исходе такого поворота событий можно только гадать. Как и о том, был ли на самом деле Гиммлер посвящен в дела 20 июля 1944 года.
Факт остается фактом, что после неудавшегося покушения он оказался в выгодном положении. Войска СС приняли самое деятельное участие в проведении кровавых расправ над заговорщиками и их семьями. При этом Гиммлер ввел в практику варварские аресты родни заговорщиков, которые применялись с 1943 года только по отношению к родственникам дезертиров на фронтах. Эго тоже стало прямым продолжением культа прошлого, заимствованного из «обычаев предков». Выступая на совещании гаулейтеров 3 августа 1944 года, он заявил по этому поводу: «Вам достаточно почитать германские саги. Если предки изгоняли семью из своей среды и объявляли ее свободной или если с этой семьей была связана кровная месть, то они оказывались очень последовательными в своих действиях. Таким образом, если семья изгонялась и объявлялась свободной, это для них значило: этот человек совершил предательство, у него плохая кровь, предательская кровь, которую надо уничтожить. А при кровной мести истреблялись все до последнего члена рода. Семья графа Штауфенберга будет уничтожена вся до единого».
И действительно, сотни родственников заговорщиков — жены, дети, братья и сестры, и даже внуки и родители были отправлены в концентрационные лагеря.
Ореол Гиммлера как человека жесткого и решительного предопределил его и сугубо военную карьеру перед лицом надвигающейся катастрофы. 25 сентября 1944 года он возглавил военное руководство Фольксштурмом. Этот последний «призыв» режима, состоявший из подростков и стариков, которых до того времени не призывали на военную службу, должен был защищать родную землю с «жесточайшим фанатизмом». А то, что кое-как вооруженные и почти необученные подразделения Фольксштурма неизбежно понесут большие потери, шефа СС ничуть не тревожило.
За четыре дня до официального провозглашения Фольксштурма он так объяснял офицерам якобы древний обычай германцев-мореходов, о котором, видимо, прочитал в саге: «Если они в составе группы судов, на которых находилось целое племя, подвергались нападению и если какой-нибудь корабль давал течь и нужно было сбросить с него лишний груз, то раздавался клич: «Мальчиков за борт!» Мальчики, которые были небоеспособны, оказывались за бортом и тонули. И в этом проявлялась «народная» мудрость»! А женщин и девочек берегли как матерей народа. Все боеспособные мужчины оставались с ними на борту». И в заключение он добавил: «Германия тоже должна стремиться к тому, чтобы отправить на фронт 15-летних во имя спасения народа». В конце концов, Гиммлер почти неизбежно превращался в проповедника и виновника «коллективной гибели», как это символично потом назвал Гитлер.
