Во время Нюрнбергского процесса на скамье подсудимых не хватало «пражского палача». Он был бы, несомненно, приговорен к смертной казни.
Глава 4. Мертвая голова
«Не Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер и, как там они еще назывались, уволокли меня и избили. Нет, это были сапожник, сосед, молочник. А потом им дали мундир, нарукавную повязку и каску, и вот они уже стали расой господ».
Карл Стойка, венский цыган, в 1943 году депортирован в Аушвиц
«Это хорошо, что нас опережает устрашающая молва о том, что мы уничтожаем всех евреев».
Адольф Гитлер, 25 октября 1941 года в своей штаб-квартире
«Активисты еврейской интеллигенции (особенно учителя, адвокаты, советские чиновники) подвергались ликвидации».
Бригадефюрер СС Артур Небе в донесении от 5 июля 1941 года
«Обреченные на гибель люди, после того как у них изымались деньги, ценные вещи и, частично, верхняя одежда, приглашались в машину с газовой установкой. В машину входило примерно 50–60 человек. Затем она следовала к месту за городом, где специальная команда уже выкопала массовую могилу. Я лично наблюдал за выгрузкой трупов из машин. Лица людей не были искажены. Смерть этих людей наступала без признаков конвульсий».
Показание под присягой Эрнста-Эмиля Генриха Биберштейна, командира оперативной группы 6. Нюрнберг, 1945 год
«Во время войны можно было, по крайней мере, попытаться перевестись из оперативной группы в другое место службы. Меня не разжаловали за рапорт о переводе, и я не испытывал никаких притеснений, если не считать размолвки с Гейдрихом до самой его смерти. Конечно, были случаи, когда перевод по службе из оперативной группы неизбежно влек за собой неприятности. Но сейчас я не могу припомнить конкретные примеры. Во всяком случае, никого из-за этого не расстреливали, как мне известно. Существовала возможность быть отправленным через ГУИБ на передовую или еще в какое-нибудь опасное место».
Франц Закс, оберфюрер СС, оперативная группа «Б», из показания на суде
«Когда мы проходили мимо оврага после расстрелов, земля вздымалась, как морские волны. Думаю, не все жертвы были мертвы. Это зрелище я никогда не забуду».
Вальтер Герке, солдат вермахта в Бабьем Яре
«На углу стоит здоровенный эсэсовец, который пасторским голосом вещает несчастным: «Не бойтесь, с вами ничего не случится. Вам нужно глубоко дышать в камерах, поскольку это расширяет легкие. Ингаляция необходима, чтобы предупредить болезни и эпидемии».
Курт Герштейн, «врач-гигиенист» СС, в своем отчете, составленном в лагере для военнопленных
«Он был садистом и жестоким убийцей без совести. Его преступления в Собиборе не исчерпываются участием в массовых отравлениях газом. Он совершил бесчисленное количество убийств и других преступлений».
Гершель Кукерман, польский пленник Собибора о Карле Френцеле
«Дети нежного возраста уничтожались все подряд, поскольку из-за малолетства не могли работать».
Рудольф Гесс, комендант в Аушвице, в заявлении под присягой в Нюрнберге. 5 апреля 1946 года
«Он улыбался, посвистывал или что-то напевал даже в самые страшные минуты. Во время одной из селекций он из 2000 человек отобрал только около 100 лиц для их временного пребывания на этой земле».
Камилла Бентата, пережившая ужасы концлагеря Аушвиц, о селекции с участием доктора Иозефа Менгеле
«Суть садиста в том, что страдания жертвы доставляют ему удовольствие. Наблюдая за Менгеле, нельзя было освободиться от ощущения, что он этих страданий даже не замечает. Он вообще не мог допускать их существование, ведь заключенные были для него лишь морскими свинками, крысами, о внутреннем мире и переживаниях которых не может быть и речи».
Доктор Элла Лингене, заключенная и врач в Аушвице
«Был отдан приказ всем отправиться маршем смерти на Юг. Эсэсовцы вошли в бараки и хотели, угрожая пистолетами, выгнать людей на улицу. Но немецкие и иностранные заключенные, которым это было поручено, образовали кольцо вокруг эсэсовцев. И те сразу сообразили — сила узников так велика, что им с ней не справиться. И они отступили. В последние два дня не было сформировано ни одного транспорта».
Ганс Гаспарич, немецкий коммунист, заключенный концлагеря Бухенвальд
«В тот же день в послеобеденное время казнили офицеров СС. А ночью та же участь постигла и солдат».
Артур Хаулот, бельгийский заключенный концлагеря, об освобождении Дахау американскими солдатами
В марте 1942 года у группы молодых людей был свой особенный день в среднем реальном училище им. Юстуса Либига в городе Дармштадт. Они прошли мимо бюста человека, имя которого было присвоено этому учебному заведению, миновали исторический портал, сложенный из светлого камня-песчаника, и вошли в класс. Там проводился экзамен на аттестат зрелости. В числе абитуриентов находился 20-летний Ганс Штарк, сын начальника городской полиции. С декабря он пребывал в учебном отпуске, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам. Штарк был хорошо подготовлен, потому что имел сведущих учителей-репетиторов, которые на месте его работы на Востоке в свободное время вместе с ним занимались зубрежкой.
Одним из экзаменов на аттестат зрелости было письменное сочинение. Учащийся Штарк выбрал тему, которая отвечала духу времени: «Освобождение Германии Адольфом Гитлером от пут Версальского договора».
Формулировки, которые рождались из-под его пера, так напоминали штампы, словно складывались из готовых «строительных кубиков» Министерства пропаганды: «Благодаря своему гениальному государственному деятелю Германия вновь завоевала принадлежавшее ей место в мире. Пока еще наш народ ведет борьбу за свое существование, в исходе которой никто не сомневается… Версальский договор обезоружил немецкий народ, но кто сеет ветер, пожнет бурю…»
Ганс Штарк уже внешне отличался от остальных учащихся. Он приходил на экзамены в парадной военной форме, выдававшей его принадлежность к элитным частям СС «Мертвая голова». Личный состав таких частей проходил службу в концентрационных лагерях в роли охранников, истязателей и убийц. Штарк был одним из них и, служа в одном из лагерей, сейчас сдавал экзамены на аттестат зрелости. Репетиторством с ним занимались евреи, узники Аушвица, натаскивая его к выпускным экзаменам по математике, истории и немецкому языку.
«Но откуда вы знаете Гете?» — спрашивал школяр-недоучка с удивлением своих истощенных наставников.
Казимир Смолен, один из его учителей, вспоминает до сих пор недоуменные вопросы молодого Штарка. Однако в нем уже тогда, видимо, слишком глубоко сидел антисемитский зуд травли еврейских «недочеловеков». После получения аттестата зрелости выпускник реального училища из Дармштадта вернулся к месту службы и некоторое время еще продолжал заниматься ремеслом убийцы.
