Каждый день расстрелы — тягостное, неприятное занятие после сладкой, романтичной музыки. «Вот такие дела», — нехорошо все это, но ничего не поделаешь. Эти записи не выражают ни возмущения автора преступными приказами, ни попыток уклониться от группового принуждения к их выполнению, но наглядно демонстрируют, как проходят циничные будни немецкого убийцы в прифронтовой полосе.
Однако эсэсовцы совершали преступления или отставные полицейские — результаты были одинаковы, а иногда дело доходило до эксцессов.
Пипо Шнейдер, командир взвода 3-й роты 309-го полицейского батальона прибыл в составе автоколонны в Белосток 27 июня 1941 года. Когда он и несколько его подчиненных увидели в городе виноводочный магазин, то, не теряя даром времени, разграбили его и, конечно, основательно поднабрались.
Затем решили наверстать упущенное по службе, когда командир батальона майор Эрнст Вайс приказал им в тот день обыскать жилые кварталы города с населением около 80 тысяч жителей, арестовать и согнать в одно место всех евреев мужчин.
Право на дальнейшие действия по отношению к задержанным он предоставил командирам рот. Пипо Шнейдер отлично знал, что делать. В своем взводе он имел прозвище «расовый фанат», потому что багровел от злобы при одном только слове «еврей». Под воздействием алкоголя его антисемитизм проявился в разнузданном, бесконтрольном буйстве. В ходе задержаний и облав на евреев он застрелил пять мужчин на улицах города. Сослуживцы старались не отставать от него.
То, что началось погромом, закончилось повальными расстрелами евреев Белостока. В городском парке евреев расстреливали группами. Стрельба на улицах города не утихала до поздней ночи. Оставшихся в живых загоняли прикладами карабинов в центральную синагогу Белостока до тех пор, пока она оказалась наконец битком набита беззащитными горожанами. Запуганные евреи стали громко петь и молиться. Пипо Шнейдер устроил самую кровавую бойню первых недель войны. Он приказал полицейским окружить молельный дом со всех сторон и никого не выпускать.
В синагоге находилось более 700 мужчин евреев. С помощью бензина здание синагоги мгновенно запылало, как факел, со всех сторон, а в окна полетели гранаты, чтобы усилить эффект пожара и гибели потерявших разум людей. Те немногие, кто пытался бежать из горящего ада, в упор расстреливались из автоматов. Эта «акция» в Белостоке, в ходе которой не менее 700 евреев были заживо сожжены в синагоге, а всего в городе погибли около 2000 человек, не являлась прямым следствием четких приказов сверху, а началась стихийно и была проведена по личной инициативе оболваненных «полицейских порядка» этого батальона, которые в пьяном угаре «инстинктивно» делали то, что от них, собственно, и ожидалось. Командир батальона, майор Вайс, был обнаружен возмущенными солдатами вермахта из 221-й дивизии прикрытия в непотребно пьяном состоянии. Призванный к ответу, он только тупо твердил, что ничего не знает о произошедшем.
Служаки из 309-го батальона полиции, большинство которых были родом из Прирейнской горно-лесистой местности, в своем угодливо-покорном холуйстве показали себя как отпетые палачи, ни в чем не уступающие эсэсовцам. Не все были фанатичными антисемитами, как Пипо Шнейдер, или садистами, помешанными на расстрелах. Многие полицейские, как и большая часть эсэсовцев, совершали преступления под воздействием коллектива, в котором служили. Для них признание сослуживцев было важнее, чем чувство человеческого сострадания к жертвам. В их кругу считалось за аксиому, что они не несут персональной ответственности за судьбы евреев. Это мнение было широко распространено даже в таких разнородных в социальном отношении подразделениях, как 101-й резервный батальон полиции из Гамбурга.
Кристофер Браунинг привел в своем исследовании много примеров того, как редко полицейские использовали различные лазейки и возможности, чтобы уклониться от личного участия в расстрелах. Конечно, в частях СС, где «солидарность» действий в боевой обстановке считалась непреложным законом, влияние коллектива на личность было еще сильнее.
Так, например, шарфюрер СС Швенкер не нашел в себе мужества попросить освободить его от участия в расстрелах гражданских лиц только потому, что он якобы боялся «выглядеть в глазах других трусом». Он пояснил: «Я также опасался, что это может каким-то образом повредить мне в будущем, если я покажу свою мягкотелость. И кроме того, сослуживцы станут думать, будто я — слабак и не имею закалки, которая обязательна для каждого члена СС».
Поэтому позже он постоянно пытался использовать другие средства, чтобы в операциях по расстрелу находиться на заднем плане. Постоянное участие в этих варварских мероприятиях часто порождало у людей своего рода эффект привыкания. Кристофер Браунинг пишет: «В конечном счете холокост стал возможным потому, что, говоря без обиняков, отдельные люди длительное время уничтожали других людей десятками тысяч. Те, кто непосредственно уничтожал людей, превращались в «профессиональных убийц».
Многие из них после экзекуций заглушали свою совесть алкоголем. И только единицам удавалось выйти из-под влияния коллектива и отказаться от дальнейшего личного участия в массовом истреблении людей. Возможно, они и подвергались насмешкам. «сотоварищей», однако нет документальных доказательств того, что «отказники» несли какие-либо серьезные дисциплинарные наказания.
Иногда личное участие в расстрелах могло осуществляться даже на добровольной основе. Узнав о такой возможности, штурмбанфюрер Эрнст Элерс так отреагировал на предстоящую экзекуцию: «Эта новость была для меня как удар обухом по голове, и я не мог взять в толк, как такое распоряжение стало возможным. Я ломал голову над тем, как уклониться от предстоящей операции. И наконец решил обратиться к начальнику — шефу оперативной группы Небе с просьбой освободить меня от обязанностей командира расстрельной команды. Небе пошел навстречу моему желанию и взял меня в штат своей группы».
Бывший обвинитель на Нюрнбергском процессе Бенджамин Ференц говорит по этому поводу: «Нельзя полностью отвергать аргумент отказа от выполнения преступных приказов. Однако многие преступники совершали убийства с такой скрупулезностью и даже сами устраивали погони за убегающими жертвами с таким рвением, что этот аргумент во многих случаях не выдерживает критики».
А как воспринимались экзекуции теми, кто не входил в узкий круг нелюдей? Как относились солдаты вермахта к массовым расстрелам? Почти повсеместно они становились свидетелями репрессий против еврейского гражданского населения, видели расстрелы вблизи деревень, наблюдали за истреблением людей, которым занимались немцы, одетые в военную форму. Они также не могли не замечать, что убийцы носили такие мундиры и воинские знаки, которые отличались от формы одежды и знаков различия личного состава вермахта.
О своей первой встрече с эскадронами смерти оперативных групп СС вспоминает бывший офицер Петер фон дер Остен-Закен: «Это были не солдаты вермахта, а специальные подразделения СС. Вскоре после занятия населенного пункта частями вермахта, там стали сгонять евреев на базарную площадь. Ужасное зрелище. И многие солдаты, которые все это видели, не могли понять сути происходящего. Они говорили: «А что это все значит? Что это за дела? Пусть только нас в это не впутывают!»
