О решении бесноватого Гитлера узнал комендант Аушвица Рудольф Гесс в Берлине от самого шефа СС Гиммлера. Обстоятельства говорили о том, что речь идет о встрече особого свойства, поскольку, вопреки привычке принимать гостей в присутствии адъютанта, рейхсфюрер СС находился в кабинете один. Гиммлер сообщил коменданту, что «фюрер» приказал приступить к окончательному решению еврейского вопроса. Согласно воспоминаниям Гесса, Гиммлер сказал ему совершенно открыто, что следует понимать под «окончательным решением»: «Евреи — извечные враги немецкого народа и должны быть истреблены. Все находящиеся ныне в нашей власти евреи в условиях войны должны быть уничтожены. Если нам не удастся разрушить биологический генофонд еврейской нации, то придет время, когда евреи уничтожат немецкий народ».
Далее Гиммлер поведал, что «фюрер», учитывая благоприятные возможности инфраструктуры лагеря и его географическую уединенность, удостоил Аушвиц высокой чести первым включиться в решение еврейской проблемы.
Гесс полностью осознавал всю чудовищность этого приказа. Однако, будучи фанатичным национал-социалистом, он слепо принял приказ своего фюрера к исполнению. К тому же чувствовал себя польщенным, потому что именно ему поручили решение судьбоносного вопроса. Он проникся стремлением оправдать оказанное ему доверие с честью: «Для меня теперь самым важным было только одно: идти вперед, гнать вперед… чтобы выполнить порученные мне мероприятия».
Но сперва необходимо было набраться терпения. Конкретных указаний на то, как проводить в жизнь это «окончательное решение», Гиммлер ему еще не дал. Лишь четко наметил цель, и она означала одно — тотальное истребление евреев Европы.
На конференции у Ванзее в Берлине 20 января 1942 года жребий был брошен. На живописной вилле, далеко от Аушвица и его ежедневных ужасов, были заложены экономические предпосылки и создан механизм реализации самого страшного преступления века. Благодаря стараниям Эйхмана уже 26 марта 1942 года в Аушвиц прибыл первый поезд, битком набитый словацкими еврейками. Их разместили в бывших бараках для русских, потому что из первоначально прибывших 10 тысяч военнопленных из России в лагере к тому времени насчитывалась едва ли тысяча советских солдат.
С сентября 1941 года здесь строился новый лагерь, так как старый располагал ограниченными возможностями для размещения пленников. Комендант Гесс с беспощадной жестокостью наращивал темпы строительных работ. Пленным русским и полякам было приказано снести дома хутора Биркенау, находящегося рядом с Аушвицем. Здесь началось сооружение примитивных бараков типа конюшен. Биркенау, первоначально задуманный как лагерь для военнопленных, был теперь перенацелен на создание центра массового истребления, а точнее, фабрики смерти для евреев Европы.
За территорией нового лагеря на опушке небольшого леса стояли два нарядных и чистых крестьянских дома. В окружении фруктовых деревьев эти дома под соломенными крышами были прекрасной маскировкой того, что происходило на самом деле в их стенах. Вид мирных строений был настолько безобидный, что удерживал жертвы в неведении до самого конца. На их дверях убийцы прикрепили таблички с надписями: «На дезинфекцию» и «В душевую». Оба эти дома теперь назывались на языке лагерного персонала как бункер № 1 и бункер № 2. Рядом с ними были построены три барака, где жертвы должны были раздеваться донага.
В конце июня 1942 года оба бункера были готовы для эксплуатации. При посещении Аушвица в июле 1942 года Гиммлер остался доволен: «Программа Эйхмана выполняется успешно, и в ближайшие месяцы ее масштабы будут нарастать. Постарайтесь ускорить строительные работы по расширению лагеря Биркенау. Будьте по-прежнему безжалостны при уничтожении нетрудоспособных евреев». В тот же вечер самый главный эсэсовец отдыхал в теплой компании подручных палачей. Как вспоминает Гесс, Гиммлер пребывал в «прекрасном, сияющем улыбкой настроении». Он даже выпил бокал красного вина и «закурил, чего обычно не делал».
Указания Гиммлера стали убийственной явью: «Челмно, Белзек, Собибор, Треблинка, Майданек и Аушвиц — это шесть новых лагерей смерти, где евреи подвергались систематическому массовому удушению отравляющими газами. Все они уже работали на полную мощность. С беспощадной последовательностью направлял Адольф Эйхман, сидя за письменным столом, бесчисленные поезда с людьми на конечную станцию по имени «Смерть».
8 ноября 1942 года Гитлер заявил, выступая перед избранной публикой в мюнхенском трактире «Левенброй»: «Вы, наверное, еще помните то заседание рейхстага, на котором я сказал, что если евреи, чего доброго, думают, будто им удастся спровоцировать мировую войну между народами для искоренения европейских рас, то в итоге получится не искоренение европейских рас, а искоренение евреев в Европе».
А между тем прибытие депортационных поездов стало в Аушвице привычным делом. Тысячи людей из всей Европы ежедневно прибывали к товарной платформе лагеря. Выгнанных из собственных квартир и до нитки ограбленных их заталкивали в поезда и отправляли в путь навстречу смерти. Товарные вагоны, до отказа забитые женщинами, мужчинами, детьми, стариками и старухами, больными и немощными становились тем местом, где люди умирали в пути от жажды и голода, от страданий и болезней. Большинство из них не имели представления о том, какая страшная участь им уготована.
После мучительно долгой поездки события начинали разворачиваться с необычайной быстротой, как только поезд останавливался у приемной платформы концлагеря.
Раздвигались двери вагонов, и обессиленных людей грубо выталкивали на платформу под площадную брань нацистов и лай эсэсовских овчарок. Нерасторопных подгоняли пинками и ударами прикладов. Весь этот хаос создавался искусственно как проверенный способ запугивания только что прибывших жертв. Люди, не способные ориентироваться и деморализованные мучительной ездой в товарных вагонах, послушно выполняли все команды эсэсовцев. После того как они оказывались на платформе, начиналась конфискация багажа, а трупы умерших в дороге выбрасывали из вагонов заключенные лагеря, ибо положение «мертвоголовых» палачей не позволяло им пачкать свои «чистые» руки.
Здесь же, на платформе, решалась судьба депортированных. Женщин отделяли от детей, мужчин от их жен, и в считанные секунды разрушались семьи. На прощание родных друг с другом эсэсовцы не оставляли ни минуты. Вот почему процесс разделения членов семей у многих, переживших ужасы лагерей, остался в памяти как незаживающая душевная рана. После того как разделение вновь прибывших по возрастному и половому признаку заканчивалось, их выстраивали рядами по пять человек для прохождения мимо лагерного врача, который молча жестом руки показывал направо или налево. Всего несколько шагов, но они балансировали какое-то мгновение между жизнью и смертью. Врач отправлял направо «трудоспособных», а налево указывал хилым, старикам и больным. Если отбор слишком затягивался, а «хозяева» уставали, то не успевшим пройти селекцию новичкам оставалось лишь одно направление — «налево», прямо в ад.
А что чувствовали при этом сами лагерные врачи? Легкое движение руки у платформы решало судьбу тысяч людей. Некоторые перед исполненным цинизмом действом прикладывались к рюмке, другие принимали взбадривающие таблетки — так им было легче выступать в роли судьи. Самый известный из врачей Аушвица имел, несомненно, ясную голову и без допингов: доктор Йозеф Менгеле проводил «селекцию», по мнению многих, всегда размеренно и спокойно. Направо, налево, направо, налево… Оставшиеся в живых его современники рассказывают, что порой он, насвистывая себе под нос какую-нибудь веселую мелодию из оперетты или любимый вальс, с невозмутимым видом указывал рукой направо и налево.
