Это была ценная добыча. Теперь Лео могла наконец вводить в игру Ромуальда.
Анюта в это время была в состоянии, близком к помешательству. Ей снились такие сны, что наутро и вспомнить стыдно.
Она не любила говорить с подружками о своих постельных делах. Муж есть, муж исполняет супружеский долг — вот и все, что им следовало знать. И, естественно, Анюта знала об этих делах не так уж много.
Если бы она читала хотя бы те простенькие статьи доморощенных сексологов, что печатаются в женских журналах между кулинарными рецептами и рекламой дезодорантов, то задумалась бы, все ли у нее с Виталиком идеально.
Она хотела стать его женой, она стала его женой, и она искренне считала, что ей с ним в постели хорошо — он умел приласкать.
Но когда он начал ей сниться, прежние ласки наяву не выдерживали никакого сравнения с новыми ласками во сне. Такого восторга Анюта раньше не знала.
И чем ярче были впечатления от страстных снов, тем сильнее хотелось вернуть мужа, чтобы испытать все это наяву. Она бы заставила его соответствовать ожиданиям!
Двухеврики меж тем стали бешено размножаться, и Анюта копила их, чтобы купить шубу.
Шуба для нее была главной приметой счастливой и благополучной жизни. И не какая-нибудь, а из стриженой норки. Почему именно стриженая норка? А потому, что Анюта постоянно видела рекламу этих шубок, а зимой на протасовских улицах встречала богатых молодых женщин, именно в такие шубки одетых. Сама она носила китайский пуховик.
В Анютиной жизни было такое понятие, как «мы». Ей было необходимо принадлежать к какому-то «мы». Сейчас — к «мы» молодых мамочек, не обремененных доходами, и там пуховик был чем-то вроде униформы. Но неожиданное и необъяснимое богатство позволяло ей перейти в другую категорию, и Анюта ни секунду не сомневалась. Опять же, молодые мамочки обычно были недовольны мужьями или просто отцами своих детей. Лучшим способом показать свое недовольство было — в кругу знакомых объявить мужчину плохим любовником, неспособным дать сильные ощущения. Раньше Анюта не совсем понимала, о чем речь, и соглашалась. А теперь ей захотелось попасть в «мы» уверенных в себе женщин, которые получают от мужчин все то, что Анюта — в страстных снах.
Когда Лео позвонила и для начала спросила про Лесю, Анюта ответила, что уже давно не видела подружку и даже не знает, куда та запропала. Это было правдой, потому что Анюта и не хотела ничего знать о Лесе. Ей было стыдно при мысли, что ее встречали в обществе такого клоуна.
Тогда Лео спросила про Дмитрия. Знакомство с референтом банкира, напротив, Анюта считала очком в свою пользу. Немалую роль в этом сыграл дорогой джемпер Митеньки и золотой перстень-печатка.
Видя, что разговор о Митеньке Анюте почти приятен, Лео предложила встретиться. И тут ей просто повезло — она наугад назвала «Пирамиду». А «Пирамида» была для Анюты не то чтобы землей обетованной, а местом, куда ходили только обеспеченные люди.
Сейчас, когда куплены приличные (насколько позволял кошелек) туфли, когда вместо жалкой юбчонки можно надеть хорошую, а топ с пайетками и вовсе достоин английской королевы, Анюта была готова блистать в высшем свете. Вот только смущала ее коляска с Феденькой. Коляска была старая, ее отдала сестра Виталика. Да и не пристало идти в ресторан с младенцем. Но это разрешилось быстро — скверик напротив «Инари»! Там Анюту с Феденькой уже хорошо знали, и даже образовалась такса: сто рублей за час.
Когда Лео увидела Анюту, то сразу все про нее поняла. Уже одно то, что молодая женщина решительно не желала улыбаться, не говоря уж о смехе, было очень важным признаком — признаком ограниченности и неприятия всего того, что кажется чересчур умным или чересчур сложным.
Лео заказала два смузи, самых дорогих, по триста рублей за порцию (она заметила, что Анюта изучает в меню не столько содержание блюд с непонятными названиями, сколько цены), два чизкейка на малиновом желе, по двести рублей, два кофе-гляссе с шариками мороженого, по сто двадцать рублей. Разговор о Митеньке вышел коротким — Анюта мало что знала о референте, не придавала значения мелочам, а умных разговоров с ней Митенька не заводил. Зато Лео похвалила топ с пайетками, спросила, где можно такой купить, взяла еще по чизкейку и по бокалу аргентинского «Медалья Шардонне».
Анюта забеспокоилась — как там Феденька. Лео расспросила о ребенке и сказала: такому замечательному ребенку нужно купить подарочек. Так они из «Пирамиды» переместились в торговый центр «Охотный ряд» (хозяева хотели, чтобы их заведение сравнивали с московским «Охотным рядом» по части если не качества, то цен). Там по дороге к большому магазину детских товаров Лео завела Анюту в ювелирный салончик, торговавший непритязательной штамповкой. Но от слова «золото» Анюта оживилась — и получила в подарок колечко с фианитами за пять тысяч.
Тут она поняла, что наконец-то нашла себе настоящую подругу. Подругу из мира людей зажиточных, для которых пять тысяч — так, мелочь.
Для Феденьки Лео приобрела тряпичную книгу, в которой на каждой странице карманы, а в карманах всякие интересные и непонятные штуки. И очень вовремя запел смартфон. Успенский желал знать, не появился ли референт. Звонок был кстати — для первой встречи с Анютой и времени, и денег было потрачено достаточно.
Сидя в операционном зале, Лео продумывала несложную операцию. Вести Анюту на съемную квартиру она не могла — эта квартира имела печальный вид, как всякое жилье, не знающее хозяйской руки. Значит, нужно было снять номер в хорошей гостинице. Причем в такой, что неподалеку от Анютиного жилья. И еще нужно было придумать, куда на время сеанса девать Феденьку. Поразмыслив, Лео нашла выход из положения. Была же Валентина Григорьевна! Бабушка обрадовалась бы любому приработку.
В Протасове были две хорошие гостиницы с дорогими номерами. После рабочего дня Лео зашла в «Мажестик-отель» и осталась недовольна — нельзя же за комнатку в десять квадратов требовать шесть тысяч в сутки! В «Авалоне» комнаты были побольше, а на первом этаже имелась настоящая роскошь — кафе с детской игровой площадкой. Теперь оставалось собрать вместе все составляющие этой авантюры: Анюту, Ромуальда, Валентину Григорьевну и Феденьку.
Глава одиннадцатая
Разумеется, самолет из Эйндховена задержался; разумеется, заранее купленные билеты до Ключевска пропали. Но Мурч в конце концов доставил профессора теологии к Кречету.
Тут-то и выяснилось, откуда этот человек так хорошо знает русский язык.
— Я вообще-то из Вологды родом, — признался господин ван Эйленбюрх. — Из семьи партработников — у вас еще помнят, что это такое? Можете называть меня Александром Сергеевичем…
История была фантастическая. Подростком будущий профессор заболел, да так основательно, что врачи запретили ходить в школу. Дома была библиотека покойного деда, он пристрастился к чтению. И, как ни странно, заинтересовался религией. Конкретно — католицизмом. Рассказывать родителям, что хочет принять крещение и стать католическим священником, Александр побоялся. Но мысль эта засела в голове крепко. Именно католическим — и никаким другим; возможно, потому, что ни одного живого падре он и в глаза не видывал, разве что в итальянских фильмах по телевизору. Будь у парня интерес к православию — он бы нашел собратьев по духу и храм, куда бегать тайком от семьи. А ближайший костел был в Москве, туда тайком не наездишься.
