Подумав, Анюта направилась в «Инари». Там очень удивились ее визиту — как, разве она не знает, что референт Бориса Семеновича исчез? Разумеется, Анюта не спросила, когда и как исчез. Она получила доказательство своей версии кражи — этого пока было довольно. Где-то они сидят, Дмитрий и Леся, сидят и занимаются разведением денег!
Меряя всех по себе, Анюта считала, что раздолбайка Леся точно так же относится к деньгам, как она сама.
Адреса Дмитрия Анюта не знала, а вот адрес Леси знала, пару раз заходила к подружке и даже сподобилась уважения ее суровой матери: женщина молодая, немногим старше Леси, а замужняя, растит сыночка, не забивает себе голову всякой ерундой, вот бы и дочка пошла по ее стопам…
Анюта предположила, что Дмитрий и Леся сейчас там сидят, полагая, будто успешно спрятались. Она покатила коляску к знакомому дому и долго звонила в дверь, даже стучала сперва кулачком, потом пяткой. Никто не открывал. Анюта решила, что эта парочка там затаилась.
Но настало время кормить Феденьку, и Анюта поспешила домой.
Впервые в жизни она была недовольна сыном. Даже когда муж собрался уходить, ей в голову не пришло в чем-то упрекать ребенка, возня с которым отняла время, необходимое для удержания мужа. Мало ли что он говорил про давнюю любовь? Старшие женщины научили Анюту: если хорошо кормить и не устраивать скандалов, ни к какой давней любви муж не убежит.
А сейчас Феденька, сам того не понимая, мешал ее погоне за «мальчиком» и «девочкой».
Видимо, ребенок что-то уловил — стал капризничать, плевался едой, наконец, у него подскочила температура. Было уже не до погонь. Анюта осталась дома, злая на весь белый свет, и каждые десять минут звонила Лесе. Результата не было ни малейшего.
Потом Феденька все же заснул, но оставлять его одного Анюта не могла, тащить куда-то с собой — тоже. Она села на диван, откинулась на спинку и закрыла глаза. Кулачки сжимались и разжимались — руки сами ловили пропавшие монеты.
«Мальчик» и «девочка» были необходимы, чтобы вернуть мужа. Их следовало отнять у вора любой ценой!
А в то время, когда Анюта, войдя в состояние поиска и погони, планировала чуть ли не убийство Дмитрия, Кречет, наоборот, думал, как бы уберечь референта от убийцы.
Он понял, что произошло, и понял также, что референт, кажется, обречен. Видимо, опасность грозила и банкиру Успенскому.
Человек, которого профессор теологии назвал Виктором Борисовичем Свирским, сообщил свое настоящее имя. А звали его Алексей Ильич Потапенко.
Маркиза была из той докторской породы, что встречается еще в провинциальных городах, на все руки мастерица. И доктор Моисеенко, взявший шефство над богадельней, был из той же породы. Обсудив пациента, привезенного Кречетом, они решили — не безнадежен, главное — никакого профессионального лечения, он не так уж стар, телом крепок, должен опомниться, а чтобы не волновался — самые легкие транквилизаторы и полный покой. Понять, чем именно его потчевали там, откуда он удрал, Маркиза и доктор Моисеенко не сумели, но решили — могло быть и хуже.
Когда Кречет встретился со стариком без присмотра строгого батюшки, тот уже не вскрикивал, не требовал оружия, не толковал об украденных миллиардах, хотя сам факт кражи подтвердил.
Он был чисто одет, в опрятный пиджачок, брюки и большие клетчатые шлепанцы, выбрит, подстрижен, сперва говорил тихо, потом разгорячился.
Алексей Ильич Потапенко рассказал не слишком много — он все время озирался и замолкал, опасаясь, что прибежит вторая санитарка и донесет про его бегство за ворота серьезному батюшке, отцу Амвросию. А покидать богадельню старику пока не хотелось — он понимал, что был болен, понимал, что нуждается в покое и лечении. Кречет это понимал — но понимал также, что ощутить готовность к новым похождениям Алексей Ильич может в любую минуту.
— Я тайну открыл, — сказал он. — Мой младший брат женился на девушке из немецкой семьи — хотя какие уж они немцы? Знают только «хенде хох» и «гитлер капут», и то вряд ли. Но там было интересное приданое — ящик с бумагами. А я человек любознательный, стал в этих бумагах копаться. А им сотня лет! Таким почерком написаны, что не разобрать! Я в школе и в институте учил немецкий, кое-как справился. Вот. Тайну открыл. А племянничек, чтоб он сдох, эту тайну украл.
— Как это у него получилось? — осторожно спросил Кречет.
— Я спонсора нашел. Я сперва кучу своих денег вложил, три раза в экспедиции ездил, с учеными по Интернету консультировался, по следу шел, как охотничий пес. Нашел-таки! Кучу денег, да! Привез! От меня тогда жена ушла… Мы дачу хотели ремонтировать, денег накопили. А что эти деньги? Она смотрела не дальше собственного носа! Ушла, да. Все деньги потратил на эту плиту, привез, спрятал, а дальше? Спонсор нужен, чтобы мне уйти с работы и спокойно ставить эксперименты. Я же не все расшифровал, только главное. А знаете, сколько таких плит с резьбой повидал? Ух! Гонялся за ней, гонялся, нашел, да. Выкупил и привез.
Кречет ничего не понимал, но слушал внимательно.
— Нашел спонсора. Никто не верил, родной брат не верил, а он говорит: да, Алексей Ильич, готов вложить средства! Покупаю и плиту, и ваши расшифровки. Ну, я продавать плиту отказался, да! Я не идиот — ее продавать! А Митька с ним за моей спиной все решил. Племянничек! Ко мне стали врачей приглашать — будто бы я заговариваюсь. Он меня в пансионат упек, ни одна собака мне не поверила! Родной брат! Брат родной сказал: ты уже давно спятил.
— Митька — это Дмитрий Потапенко?
— Он! Он! Ворюга! В пансионате всем взятки дал! Меня не выпускали! А я что, дурак? Ушел, да! Ушел! Брат меня чуть обратно не отвез. Я от брата ушел! Потом я нашел Митьку. Я его убью, вора. Да! Она моя, я кучу денег потратил. Моя!
К концу беседы старик разволновался. А Кречет понял, что произошло. Не только Алексей Ильич выследил Митеньку Потапенко, но и референт выследил старика и понял, что за ним охотится родной дядя. Референт — невысокого полета птица, трусоват, решил сбежать и спрятаться. Вряд ли забежал далеко. И он сидит не в гостинице — тот, кто, идя по следу, отыскал его в Протасове, с первых же денег обзвонит все гостиницы. Он сидит у кого-то дома и носу не кажет.
Санитарка, позволившая Алексею Ильичу выйти за ворота, сильно беспокоилась — как бы ее не заложили. Хотя теоретически работа в богадельне должна быть волонтерской, практически санитаркам кое-что перепадало от спонсорских щедрот. А поди найди в городишке рабочее место, когда тебе за шестьдесят! Молодость прошла на швейной фабрике, фабрики больше нет, зрелые годы прошли в должности няньки, но нянек все хотят не старше пятидесяти, вот и крутись, как знаешь.
Кречет дал ей за услугу триста рублей и пообещал Алексею Ильичу, что еще придет. Старика увели, а Кречет позвонил доктору Моисеенко и предупредил, что пациент мечтает о побеге.
— Сами понимаете, захочет уйти — уйдет, это же не диспансер, — ответил доктор.
— Он может такого натворить — мало не покажется.
