— Хью можно только пожалеть, но тем не менее она все еще его жена.
— По закону, возможно, но с точки зрения моральной и духовной — нет. Я буду ему женой настоящей, не на бумаге, которая даст ему счастье и все, чего он был лишен все эти годы.
— Но если так, — возразила Синтия, — вы подумали о последствиях? Подумали ли вы об унижениях, оскорблениях, которые вам придется выносить постоянно, всегда? Подумали ли вы о тех, кто любит вас, о позоре и несчастье, которое вы на них навлечете? Вы подумали о своем отце?
Микаэла как-то странно взглянула на Синтию.
— О моем отце? — проговорила она.
— Да, — откликнулась Синтия. — Отец любит вас, Микаэла, сможете ли вы причинить ему такое горе и зло?
— Мой отец! — повторила она насмешливо. — Милая Синтия, вы исполнены благих побуждений, но вам известно так мало. Что сделал для меня мой отец? Вы знаете хоть что-нибудь о том, какой была моя жизнь до приезда в Англию? Знаете ли вы, сколько унижений я пережила с самого раннего детства? И все из-за моего отца, моего доброго отца, который, судя по вашим словам, любит меня!
Синтия застыла от изумления, а Микаэла продолжала:
— Вам никто не говорил правду, а он в особенности! Он восхищается вами и глубоко уважает вас, а потому не посмеет вам сказать, что я рождена вне брака.
— Микаэла! — воскликнула в ужасе Синтия.
— Да, это правда, — сказала Микаэла. — Из-за его беспечного увлечения, минутного восторга, по сути дела, ничего не значивших в его жизни, я долгие годы страдала от стыда. Того самого, о котором вы сейчас так убедительно рассуждаете.
Представьте себе, Синтия, каково это — не иметь ни отца, ни матери? Когда тебя растят, все время стараясь скрыть сам факт твоего существования? Бабушка и дед были привязаны ко мне и добры, но вечно боялись, да, боялись — как бы люди не стали спрашивать, откуда я взялась. Они прятали меня! Представляете? И сами прятались. А моя мать панически боялась, что кто-нибудь узнает о том, что у нее есть дочь. Я видела ее всего несколько раз за всю жизнь.
— Бедное дитя! — прошептала Синтия.
Ей так тяжело было видеть боль в глазах Микаэлы. Слышать исступленный гнев и страдание в ее голосе.
— Наверно, я была чересчур ранима, — продолжала Микаэла, — и все мое детство, как только поняла тайну своего происхождения, я хотела умереть. Не потому, что так уж тяготилась своей долей, а потому, что они все — мать и дед с бабушкой — так всего этого стыдились! И теперь я должна отказаться от счастья — а я счастлива впервые в жизни — ради отца?
Синтия опустила голову. Ей нечего было больше сказать. Почему Роберт скрыл это от нее, не предупредил? Неужели он не ожидал, что так глубока ее обида на него?
— Одно лишь могу сказать в его защиту, — продолжала Микаэла уже спокойнее и мягче, — он не знал моем существовании. И, когда узнал, сделал все, чтобы загладить свою вину, но раны многих лет за несколько месяцев не залечиваются, слишком глубока обида.
— Вы были предельно честной, Микаэла, — сказала Синтия, — но вы забыли об одном. Что, если у вас будут дети?
Воцарилось неожиданное молчание. После долгих минут Микаэла заговорила:
— Никогда, — сказала она. — Я буду принимать все необходимые меры.
— Это не так просто, как кажется, — вздохнула Синтия. — И еще одно обстоятельство, Микаэла. Вы сказали, что жена Хыо не хотела детей и ей не разрешено было иметь детей. И с вами он должен будет пережить такое же разочарование?
— Не разговаривайте больше со мной! — истерически вскричала вдруг Микаэла. — Зачем вы пришли сюда? Я знаю: я поступаю правильно.
Я люблю Хью, а он меня — ничто другое не имеет значения. — Она бросилась в кресло. Синтия подошла к ней.
— Микаэла, — произнесла она спокойно, — будьте честны с собой. Взгляните фактам в глаза. Вы сами страдали из-за того, что были рождены вне брака. Вы лучше кого бы то ни было знаете, каким горем и унижением это может обернуться для человека. Хватит ли у вас смелости пойти на подобный риск — произвести на свет дитя и обречь его на такую лее горькую судьбу? И в то же время, может ли любовь мужчины и женщины быть поистине счастливой без ее самого высокого воплощения — собственного ребенка?
— Замолчите, я не желаю вас слушать! — закричала Микаэла в ярости.
Она вскочила и заметалась по комнате, как раненый зверь.
— Что же мне делать? — взывала она. — Что делать? — Микаэла задавала этот вопрос себе. Она отчаянно боролась с собой.
Глядя на нее, Синтия испытывала такое чувство, словно наблюдает за вечной борьбой эгоистичной любви и самопожертвования, страсти и законов морали.
Наконец Микаэла немного успокоилась. И Синтия поняла: борьба закончилась. Но что победило? Любовь или здравый смысл?
Бледная как полотно, Микаэла, опустив глаза, произнесла:
— Хорошо. Я не уеду с Хью, но я должна сначала его увидеть.
Слова эти были произнесены твердо и спокойно. Синтия на мгновение даже усомнилась в услышанном.
— Вы действительно так решили, Микаэла? Вы вернетесь домой?
— Я вернусь в «Березы», — глухо проговорила Микаэла. — У меня нет дома. Не надо больше об этом. Я дала вам слово. А теперь идите, скажите отцу, чтобы встретил меня через час — где угодно, можно в отеле «Ритц». Только уходите, иначе я просто больше не вынесу.
В голосе ее звучала такая мука, что Синтия поняла — наступил самый тяжелый момент. Всей душой ей хотелось помочь этой юной девочке, но что она могла ей сказать? Как утешить?
Ни слова не сказав, Синтия вышла из квартиры и спустилась на лифте вниз. Дворецкий отворил перед ней входную дверь.
Роберт ждал, опустив голову и руки на руль. Синтия села рядом, отметив, что пепельница полна окурков. Роберта терзала мучительная неизвестность.
— Ну что? Что она сказала?
Она встретится с вами в отеле «Ритц» через час, — ответила Синтия и добавила, вздохнув: — Поезжайте отсюда скорей.
Роберт послушно включил зажигание. Синтия не хотела, чтобы Роберт увидел Хью Мартена — тот мог вернуться в любую минуту.
Несколько минут ехали молча, и лишь потом Роберт спросил:
— Как вам это удалось?
— Не могу вам всего рассказать, — чуть помедлив, ответила Синтия, — но, Роберт, будьте с ней особенно бережны. Она любит его так, что готова ради него на крайнюю жертву.
Роберт больше не мог сдерживаться.
— Мартен — свинья! Вы его видели?
— Нет, и не надо оскорблений в его адрес, Роберт, ни к чему хорошему это не приведет. Повторяю, Микаэла любит его. И это серьезно.
— Как она может? Этого гнусного типа!
