Ей были прекрасно видны недостатки Роберта — нетерпеливый нрав, беспощадность и то, как проявления внутренней мощной, кипучей силы чувств берут в нем верх над рассудком. Но при этом знала и то, как широко он мыслит, как щедро дарит свою помощь, как деликатен; видела и его ненасытное стремление к добру и внутренней чистоте.
И она любит Роберта таким, какой он есть, был и каким может стать. Не слишком ли поздно? Что произошло за эти недели, отчего он так изменился? Вот сегодня утром, вспоминала Синтия, увидев ее, он прошел мимо, лишь бросив на ходу: «Доброе утро».
Роберт напоминает смертельно больного человека, который поглощен тем, что происходит внутри его, и ничего не замечает из-за внутренней тревоги. Нельзя поверить, что причиной этому лишь Микаэла. Есть наверняка и иные причины. Но, боже милостивый, только бы не те, что заподозрила Сара.
— Слишком поздно!
Микаэла опять, словно про себя, повторила эту фразу. Синтия вздрогнула и обернулась к ней.
— Еще не слишком поздно! — воскликнула она звенящим голосом.
Микаэла широко раскрыла глаза в удивлении.
— Я надеялась, вдруг что-то предотвратит свадьбу, какое-то неожиданное событие… Этого не случилось, и я своей волей запрещаю вам этот шаг. Снимайте свой наряд, Микаэла! Выбросите, забудьте о нем. Сейчас мы пошлем кого-нибудь сказать, будто вы заболели, а после вдвоем уедем, вы и я. Найдем место, где вас спрятать и где вы все хорошенько обдумаете, пока… — Она сделала паузу, чтобы ее слова звучали убедительнее. — Пока вы снова не увидитесь с Хыо.
— О чем вы говорите? — изумилась Микаэла.
— Я написала ему, — ответила Синтия. — Писала о вашем намерении, но не знаю, где он. Может, по-прежнему за границей. Видимо, мои письма не дошли. Он любит вас, Микаэла. Что бы вы ни сказали друг другу при расставании, какой бы ни был у вас уговор, я не сомневаюсь, он вас любит, у вас и у него истинное, глубокое чувство. Подождем от него известий.
Она замолчала и перевела дух. Микаэла не сводила с нее глаз.
— Вы написали Хыо? — отозвалась она каким-то странным голосом.
— Я полагала, он должен знать, — промолвила тихо Синтия.
— Почему же он не ответил? — растерянно и испуганно спросила Микаэла.
— Если он за границей, ответ мог еще и не прийти. Я написала только на Гровенор-сквер, единственный мне известный адрес.
Микаэла внезапно закрыла лицо руками.
— Вы правы, — сказала она. — Я не могу! Я не вынесу этого! О Синтия, Синтия, помогите мне!
Сопротивление рухнуло, маска отчаянного вызова, в которой Микаэла так долго представала свету, треснула и рассыпалась. Перед Синтией стояла юная девочка в подвенечном платье — дитя, напуганное и сбитое с толку переживаниями, которые оказались не по плечу. Синтия бросилась к ней, обняла и прижала к сердцу, как мечтала все эти дни.
— Бедная моя, — шептала она, — так настрадалась! Все хорошо. Все как-нибудь устроится.
— Увезите меня и спрячьте, — молила Микаэла. — Я не могу этого больше выносить. Я не могу никого видеть.
Синтия обняла ее покрепче, целуя в щеку.
— Вам надо все окончательно решить, не раздумывая долго. Отец ждет вас внизу, — она взглянула на часы. — Артур, наверно, в церкви. И вы уже опоздали!
— Скажите им: я больна, скажите, умерла! — закричала Микаэла с надрывом. — Хорошо бы и на самом деле! Ах, Синтия, я хочу умереть!
Лицо ее залили слезы. Синтия подошла к звонку.
— Я позвоню Флоренс. Пусть позовет сюда отца.
— Нет, нет! — твердила Микаэла. — Нет, не хочу его видеть! Никого не хочу видеть!
Синтия протянула руку к звонку, но тут за дверью послышались голоса. Микаэла обернулась к ней в ужасе.
— Это отец! — крикнула она. — Не хочу его видеть!
В дверь повелительно постучали. Синтия подбежала и слегка ее приоткрыла.
— Микаэла больна… — начала она было, но вдруг у нее вырвалось изумленное восклицание.
Перед дверью стоял Роберт, а с ним Хью Мартен. Хью вбежал в комнату, и следом за ним, широко распахнув дверь, вошел Роберт.
Микаэла по-прежнему стояла у туалетного стола, закрыв руками мокрое от слез лицо. Потом она посмотрела вокруг и увидела перед собой Хью.
На мгновение она замерла от неожиданности, и вдруг из груди ее вырвался крик ликующей радости — Синтии никогда еще не приходилось слышать подобного восторга в человеческом голосе.
Хью бросился к Микаэле и обнял ее. Он поднял ее на руки, она положила голову ему на плечо, и длинная фата перевесилась через его руку на пол.
— Что они с тобой сделали, любимая? — сказал он с тихой яростью.
— Ах, милый Хью!
Микаэла по-прежнему заливалась слезами, обняв его одной рукой. Они забыли обо всем на свете.
— Все уладилось, дорогая моя, все уладилось.
— Уладилось? — переспросила она.
— Моя жена скончалась вчера, — сказал Хью. — Я только сегодня утром получил письмо от Синтии и сразу прилетел — я был в Швейцарии. Я боялся, смертельно боялся опоздать.
— О Хью!
Он крепче сжал ее в объятиях… наклонился к ней… Синтия, словно очнувшись от столбняка, выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.
Она тоже плакала от облегчения и счастья. Микаэла спасена, они с Хыо вновь обрели друг друга. Синтия прислонилась к двери и стала искать платок.
— Возьмите мой, — предложил Роберт.
Она не видела, что он стоит рядом, и вздрогнула от неожиданности, стараясь улыбнуться сквозь слезы, но его лицо было мрачным. Он протянул ей платок, и она вытерла слезы.
— Спасибо, — поблагодарила она, овладев голосом. — Микаэла уже решила отказаться от этого замужества.
— Почему-то я думал, что так все и кончится, — проговорил Роберт.
— А как быть с Артуром… Как мы с ним поступим?
— Я не забыл о нем, — ответил Роберт. — Я уже отправил за ним в церковь машину. Мне жаль парня, хоть я и не испытываю к нему симпатии.
— Может, сказать, что Микаэла больна, ему будет не так тяжело, — предложила Синтия.
— Нет, я скажу правду. Сам виноват — что он о себе вообразил, сделав Микаэле предложение? Думать надо было.
В голосе Роберта появились знакомые безжалостные нотки, а Синтия сразу почувствовала облегчение. Роберт подошел к верхней ступени лестницы.
— Машина вернулась, — сказал он. — Идемте, вы поможете мне. — Он говорил не допускающим возражений тоном, и Синтия повиновалась.
Разговор с Артуром был не из приятных, но Синтия должна была признать, что тот повел себя на удивление беззлобно.
